Александр Немировский - Карфаген должен быть разрушен

И тут показался отец. Он шел, слегка прихрамывая. С ним не было его неизменной палки. Мать поспешила за ним, но он отстранил ее решительным жестом.

— Открыть ворота! — распорядился отец.

Рабы застыли, не в силах понять, чего от них хотят. Должна тебе сказать, что отец никогда ни на кого не повышал голоса. Он был со всеми ровен и приветлив. Но в тот раз он закричал:

— Открывайте же, трусы!

Заскрипели засовы, и обитые медью ворота, блеснув на солнце, распахнулись. Отец вышел навстречу притихшим разбойникам и властно произнес:

— Я Сципион. Что вам надо?

Молчание длилось несколько мгновений. Но мне оно показалось вечностью. Наконец бревно с грохотом выпало из рук разбойников. И один из них, наверное главарь, с криком: «Видеть тебя!» — бросился отцу в ноги.

Остальные последовали его примеру. Какое это было зрелище! Обросшие волосами, свирепые, вооруженные до зубов головорезы стояли на коленях! Отец был неподвижен и величествен, словно от имени Рима принимал капитуляцию захваченного города и оказывал милость побежденным.

Проговорив: «Посмотрели и хватит!» — отец резко повернулся и двинулся по дорожке к дому. Никто из нас не видел, как закрылись ворота. Мы только услышали лязг засовов, заглушаемый ревом из-за стены. Проходя мимо меня, отец грустно произнес: «Вот мой последний триумф, дочка».

Глаза Корнелии наполнились слезами. «Как ты прекрасна, дочь Сципиона! — подумал Полибий. — Почему я не родился римлянином и сенатором. Тогда бы я, а не Гракх пришел к Сципиону просить твоей руки».

— Прости меня, Корнелия, — прошептал Полибий. — Моя покровительница Клио эгоистична, как все, кроме тебя, женщины в мире. Это она внушила мне дерзкую мысль расспросить тебя об отце, и я, глупец, последовал ее совету. Вся моя история не стоит одной твоей слезы.

Корнелия вскинула голову:

— О чем ты, Полибий! Это я сама пришла к тебе рассказать об отце. Я хочу, чтобы он остался в истории.

В небе ни облачка. Под пристальным оком Гелиоса млела завороженная земля. По дороге, ломаясь на плитах, скользила тень коня и всадника. Лахтун мотал мордой, отгоняя назойливых мух. Полибий облизывал растрескавшиеся губы. Жажда сжигала гортань.

Повернув в поисках ручья или, наконец, пруда, Полибий заметил прикрепленную на кольях деревянную доску с намалеванной амфорой и надписью корявыми буквами: «Остановись, путник! Вакх обещает тебе вино, а хозяин закуску и отдых по сходной цене».

«Таверна появилась вовремя», — подумал Полибий, сворачивая на пыльную тропинку.

И вот он уже у приземистого каменного дома, с примыкающим к нему деревянным сараем. В его тени виднелся стог сена и рядом с ним — пара мулов. Распряженная повозка стояла в нескольких шагах. В стену вбито несколько железных колец, и от одного из них тянулась длинная веревка, конец которой уходил к каменной ограде и исчезал в колодце.

Спешившись, Полибий отвел Лахтуна к стогу, стряхнул с себя пыль и двинулся к полуоткрытой двери.

Потребовалось несколько мгновений, чтобы глаза привыкли к полумраку. Во всю длину помещения тянулся стол, за который могло усесться человек двадцать. Но сейчас на грубо сколоченной скамье сидел один гость, судя по позе, уже успевший отдать должное винной кладовой. Локти незнакомца, при ближайшем рассмотрении оказавшегося юношей лет двадцати, уместились между амфорой, фиалом и грудой обглоданных костей.

При виде Полибия юноша вскинул вверх обе руки, словно бы взывая к богам, и воскликнул:

— Сюда! Тебя послали сами небожители, чтобы скрасить мое одиночество. Да и трактирщик, клянусь Геркулесом, будет рад вытянуть из тебя пару ассов.

Полибий не любил пьяных собеседников, но сейчас ничего не оставалось делать, как занять место напротив. Лицо юноши показалось Полибию знакомым. «Где бы его я мог видеть?» — подумал он.

Юноша, изображая петуха, взмахнул руками, и из его рта вырвалось звонкое: «Ку-ка-ре-ку!»

На этот крик из двери вылетел малый с подносом, и рядом с Полибием появились жареная курица и фиал с вином.

— Надо бы и воды, — сказал Полибий, вытирая ладонью лоб.

Пока Полибий с наслаждением пропускал глоток за глотком, юноша занимал его разговором.

— Сразу отличишь эллина от скифа, — он показал на амфоры с вином и водой, — впрочем, говорят, теперь и скифы не чистое вино хлещут, а с водою его смешивают. Со времен старика Геродота произошло много перемен. Геродот и о Риме не слыхивал, а теперь ромеи миром владеют.