Эдуардо Мендоса - Удивительное путешествие Помпония Флата

– А каково твое мнение на сей счет?

– Мнение? Я не имею своего мнения. Для женщин вроде меня значение имеют лишь отношения с тем или иным человеком, и мы легко приспосабливаемся к любым обстоятельствам. Наш враг – это время, а против него особенно не побушуешь.

И тут на ее прекрасное чело впервые наплыло мимолетное облачко. Однако она тотчас тряхнула своими чудесными волосами, звонко рассмеялась и закончила словами:

– Как знать, может, тебе и пригодится услышанное здесь, но будь осмотрителен и никому не открывай, откуда ты все это узнал. А вообще-то, если признаться по правде, я не привыкла прислушиваться к тому, что рассказывают мне мужчины.

– Я полагал, что умение слушать – не последняя часть твоего ремесла.

– Не знаю, не знаю, – ответила она. – Мужчины платят мне не за то, чтобы я их слушала, а за то, чтобы вдосталь наслушаться самих себя в присутствии терпеливого свидетеля. Мое дело – лишь притворяться, и даже не слишком старательно. Все остальное они делают сами. Наше ремесло – приносить утешение и успокоение, иными словами, оно не сильно отличается от того, что выпадает на долю священников. Но, разумеется, моих слов ты никогда не должен повторять. А теперь положим конец нашей бесплодной беседе и займемся делом куда более полезным. Ужин на столе.

Еда была восхитительной – и благодаря искусству, с каким ее приготовили, обилию специй, и благодаря обществу нашей гостеприимной хозяйки, веселой, разумной и изменчивой. Она рассказывала забавные истории, связанные с ее ремеслом, и сообщила, что она не просто знает, как доставить мужчине удовольствие, но также умеет читать и писать, петь и танцевать, и, чтобы показать это последнее умение, она, как только мы завершили пир, достала из сундука лиру, заиграла и очень мило исполнила начало танца семи покрывал, который очень известен и любим в этих землях. Дочка отбивала ритм на бубне, а маленький Иисус ударял в тамбурин. Когда же дело дошло до четвертого или пятого покрывала, Зара-самаритянка велела детям выйти во двор и задать корма барашку. Как только они вышли, она заперла дверь на ключ, привела меня на ложе и, проявив большое искусство, утолила мои печали и утешила мои горести. После чего сказала:

– Сон, который тебе приснился, растолковать несложно. Лиса и ворон – это твои познания и твои страсти; то, что сверху и внизу, до и после смерти, это я; а сыр – это сыр, и ничего больше. Остальное, если что-то еще осталось, нам не дано разгадать до тех пор, пока время не приведет к исполнению предреченного. Затем она покинула ложе, отворила дверь и впустила детей, которые как раз вернулись, накормив барашка. Будь на то моя воля, я бы ни за что не расстался с Зарой, но час был поздний, и я опасался, как бы Иосиф и Мария не начали тревожиться из-за слишком долгого отсутствия сына, поэтому я рассыпался в похвалах и благодарностях и пообещал непременно навестить Зару-самаритянку снова, как только позволят обстоятельства. После чего мы вышли на улицу и пустились в обратный путь.

Маленький Иисус падал с ног от усталости, однако пребывал в сильном возбуждении и потому вел себя оживленно и не умолкал ни на миг.

– Мне не подобает такое говорить, – вдруг признался он, когда мы уже вошли в город, – но по сравнению с моей матерью Зара и Лалита куда как веселее.

– В противном случае не нашлось бы охотников посещать лупанарии, – ответил я, желая несколько охладить его восторг. – Ты не должен позволять видимости обмануть тебя, как не должен идти на поводу у тщеславия и суетности. Испытанные нами только что удовольствия легковесны и быстротечны, а оказанные нам любезности не оставляют по себе прочного следа, поскольку являются частью ремесла блудницы. Лишь мудрость и добродетель надежны, и цена их со временем только растет. Никогда не забывай об этом. Однако же не стану отрицать, что мы очень даже недурно провели эти часы, как случается всегда, когда все вокруг направлено на то, чтобы ублажить наши чувства: и убранство, и пряности, и музыка, и фимиам…

Иисус чуть помолчал, а потом сказал:

– Знаешь, я думал-думал и решил, что, когда стану большим, женюсь на Лалите. Я знаю, что ее мать грешница, но ведь и сам я теперь сын преступника, поэтому вряд ли возникнут к тому какие-либо препоны. А еще мне хотелось бы поменять свое имя и зваться Фомой. Что ты на это скажешь, раббони?

– Скажу, что мысль твоя не кажется мне такой уж удачной. За ужином я заметил, как мать исподволь учила дочку хорошим манерам, из чего вывел, что она уже начала готовить девочку к тому, чтобы та пошла по ее стопам, едва достигнув зрелости, или даже раньше, если подвернется человек, готовый щедро заплатить за свою прихоть. И вообще, на твоем месте я бы не слишком беспокоился о том, что буду делать в будущем. Никто не знает, что уготовано нам судьбой, а кроме того, вы с ней оба еще совсем дети.