Эдуардо Мендоса - Удивительное путешествие Помпония Флата

Иисус снова примолк, и оставшуюся часть пути мы прошли, не проронив ни слова, сосредоточив все свое внимание на неровностях дороги, потому что луны в небесах не было и нам приходилось одолевать лабиринты улиц при скупом свете звезд. Наконец впереди показался дом Иисуса. В дверях маячила женская фигура. Мария ждала сына, обеспокоенная нашим долгим отсутствием.

– Видишь? – спросил я мальчика совсем тихо. – Кто еще будет так тревожиться о тебе? Беги и успокой ее, будь поласковее и не вздумай делиться подробностями о наших похождениях.

Я заснул мертвым сном, едва мое усталое тело рухнуло на грубое ложе в сарае у проклятой старухи, однако не один раз в течение ночи охватывало меня волнение, и я переживал новые и незабываемые катарсисы – большинство из них было связано с Зарой-самаритянкой, во. всем подобной богине, включая сюда, между прочим, и то, что она не взяла с меня платы за свои услуги, ведь боги, поскольку им нет нужды думать о пропитании, в отношениях с человеческими существами руководствуются, как правило, исключительно велением сердца или вожделением или просто проявляют милосердие, не требуя в обмен никакого материального вознаграждения. Но после каждого приступа я внезапно просыпался, сам не знаю почему: то ли беспокоило бурление в животе, то ли мешал спать громкий шум, доносившийся с улицы, то ли давали о себе знать последствия утреннего сражения с проклятыми козами. Должен добавить, что, несмотря на то что козы так дурно обошлись со мной поначалу, потом они выказывали явную приязнь к моей персоне, что делало еще более мучительным контраст между миром сна и реальности. И тогда свет холодной логики помогал мне понять всю абсурдность моих чаяний и несбыточность моих надежд.

Я встал, как только Аврора поднялась со своего великолепного трона, встал с ломотой во всем теле, угнетенный духом и с затуманенным рассудком. Стараясь избежать встречи с гарпией, которая наверняка потребовала бы от меня либо платы за постой, либо работы вместо денег, я вышел на улицу и направился прямиком в Храм. Я собирался умолять Апия Пульхра дать мне денег, необходимых для того, чтобы поскорее покинуть этот город, где я лишь испытывал горести и пожинал разочарования и где меня не удерживали ни обязательства, ни привязанности. А поскольку я не получил от Иисуса условленного вознаграждения за помощь, мне никто не мог предъявить никаких претензий морального либо юридического свойства.

У ворот Храма я увидел стражников синедриона в сопровождении четырех легионеров, вооруженных так, словно они собирались вступить с кем-то в бой. Я спросил, что случилось, и один из них ответил:

– Клянусь Марсом! Наверное, ты, Помпоний, единственный, кто не знает о том, что произошло нынче ночью, либо ты находился в объятиях Морфея, либо еще в чьих-то объятиях, дающих усладу самым смелым желаниям.

Тут я вспомнил, что меня не раз будил какой-то шум, и сказал:

– Так расскажи наконец, что случилось.

А случилось следующее. Вскоре после заката солнца Апий Пульхр явился в харчевню, где накануне вечером ужинал в моей голодной компании. По недосмотру либо по причине излишней доверчивости трибуна сопровождал его всего один солдат, тот самый, уже знакомый мне, знаменосец. Когда они ночью, возвращаясь в Храм, пересекали площадь, их окружила группа людей, вооруженных серпами, мотыгами и тому подобными инструментами. С криками «Смерть Цезарю! Да здравствует Мессия!» они стали избивать и трибуна и знаменосца. Но продолжалось это недолго – нападавшие скрылись в кривых улочках, прилегающих к площади, продолжая выкрикивать те же слова. Жертвы нападения, отделавшись синяками и не получив серьезных увечий, добрались до Храма без новых неожиданностей.

Апия Пульхра я нашел в отведенных ему покоях встревоженным и разгневанным. По его твердому убеждению, случившееся накануне – лишь предвестие великой смуты, но при этом у синедриона недостанет собственных сил, чтобы подавить бунт, и поэтому его, Апия Пульхра, жизни грозит нешуточная опасность. Будь на то его воля, он без промедления вернулся бы в Кесарию, но не может покинуть Назарет, поскольку, выехав в чистое поле, легко попасть в западню, устроенную либо мятежниками, либо разбойниками, ведь по городу опять поползли слухи, будто ужасный Тео Балас рыщет где-то поблизости. Вдобавок ко всему, как считает Апий Пульхр, опрометчиво уезжать из Назарета, пока не оформлены бумаги – со всеми законными гарантиями – по тому самому земельному делу, которым он теперь занят. Вот почему он так сердит.