Эдуардо Мендоса - Удивительное путешествие Помпония Флата

Услышав это, юный Матфей выхватил из ножен кинжал и хотел броситься на нас, но благородная госпожа остановила его властным жестом.

– Нельзя нарушать законы гостеприимства, – сказала она, – к тому же нам следует соблюдать установленный законом траур, совершая все предписанные ритуалы. Уходите немедленно, чужестранцы, и пусть никто больше не тревожит меня, поскольку мы с первосвященником занимаемся делами, которые не успел докончить мой покойный супруг.

– А разве не я старший сын Эпулона? Разве не мне полагается взять на себя заботу о его имуществе? – вскричал пылкий Матфей.

– Прежде мы должны привести в порядок его достояние и все дела, – ответил первосвященник. – Твой отец всегда доверял мне и взял с меня слово, что, когда его не станет, я присмотрю за всем, что он оставил. Я ничего не намерен изымать. Только навести порядок. Сдержи свое нетерпение, Матфей, и подчинись воле покойного отца. У тебя будет довольно времени, и ты еще сумеешь воспользоваться богатствами, которые он скопил своими трудами, чтобы вы могли их промотать.

Прежде чем пылкий юноша успел ответить, благородная госпожа сказала, обратившись к Филиппу:

– Пойдем с нами, Филипп. Ты был домоправителем у моего мужа, и твоя помощь будет нам весьма полезна.

Коварный грек ехидно усмехнулся, а лицо Матфея вспыхнуло. Сперва показалось даже, что он не сможет обуздать свой гнев, но именно наше присутствие скорее всего удержало его. Он резко развернулся и исчез в глубине дома. Вскоре за ним последовали госпожа, священник и домоправитель, а мы остались наедине с бледнолицей девой Береникой.

– Я сожалею, что детская шалость вызвала такой переполох, – сказал я.

– Ты можешь не извиняться, – ответила она. – Мой брат постоянно пребывает в раздражении. Таков его нрав. Между ним и отцом то и дело вспыхивали стычки и ссоры. Порой отец даже угрожал, что лишит его наследства.

– Но не сделал этого?

– Мне это неведомо.

– А кому досталось бы наследство, если бы твой брат был исключен из завещания?

– И этого я не знаю. Пока не появится у меня супруг, который познает меня и от которого я понесу, мне остается только молиться и вышивать льняные и пурпурные покровцы для Храма.

И с этими милыми словами она вывела нас за калитку и заперла засов за нашей спиной, так что мы с Иисусом вновь очутились на пыльной дороге.

– В недобрый час пришло тебе в голову лезть в окно, – упрекнул я мальчишку. – Я вот-вот получил бы весьма ценные сведения.

– Прости меня, – сказал Иисус. – Мне захотелось воспользоваться случаем и рассеять твои сомнения касательно окна. Оно и вправду очень узкое. Я, пожалуй, все же смог бы протиснуться в него, хотя у меня слишком большая голова. Но ведь вряд ли нам это чем-то поможет, правда, раббони?

Я не успел ему ответить – пришлось поспешно сойти с тропы, чтобы уступить дорогу двум крепким мужчинам: они бегом несли носилки, внутри которых находился первосвященник Анан, погруженный, судя по всему, в свои думы. Мы продолжили наш путь, но не сделали и пары десятков шагов, как за спиной у нас застучали копыта, и мимо, не дав нам времени посторониться и даже задев наши одежды, пронесся всадник. Несмотря на то что поднятая им туча пыли мешала разглядеть лицо конного, статью он напоминал юного и пылкого Матфея, сына убитого Эпулона. Все казалось бы, свидетельствовало о том, что в доме который мы только что покинули, царит переполох, возможно, вызванный нашим вторжением, во всяком случае разгадать причину столь бурного развития событий было не в нашей власти, да и времени на это уже не оставалось, поскольку день клонился к вечеру и багряное солнце спешно катилось в свое убежище, удлиняя брошенные на землю тени. Мы молча продолжали путь, весьма расстроенные неудачей.

Мы успели пройти еще двадцать стадий, когда на повороте дороги возник, словно из-под земли, щуплый, скрюченный и очень грязный человек в рубище, который, подняв тощую руку и уставив в небо костлявый палец, крикнул:

– Остановитесь! Если вы сделаете еще хоть шаг или вздумаете оказать сопротивление, я прикоснусь к вам и заражу своими ужасными болезнями!

Вид его был отвратителен, и такая угроза остановила бы даже любого героя древности, так что мы в страхе подчинились. Маленький Иисус спрятался за моей спиной, а я, выставив вперед ладони, чтобы показать свою безоружность, спросил, кто он такой и что ему от нас надо.

– Вопросы здесь задаю я, – ответил он сурово. – Но скажу вам, кто я такой. Я нищий Лазарь, известный во всей Галилее своей бедностью и бесчисленными и отвратительными язвами. Еще два дня назад я кормился крохами со стола богача Эпулона. И теперь, когда он умер, не знаю, продолжат ли наследники этот обычай. Вот почему я день и ночь слежу за их домом и стараюсь проведать о намерениях всякого, кто его посещает.