Георгий Северский - Второй вариант

— Скажите, а как лично вы оцениваете свои действия?

— Не знаю, — смущенно признался Николай. — Боюсь, что не смогу быть достаточно объективным.

— Вот уж с этим позвольте не согласиться! — покачал головой Дзержинский. — Запомните: чекист всегда должен видеть себя и свои поступки как бы со стороны. Особенно если со всех сторон на тебя смотрят враги. В таких случаях самоанализ и полная объективность необходимы нам трижды! — Он подошел к Журбе, положил на плечо руку. — Будем надеяться, что вы научитесь и действия: вы сделали все, что мог сделать человек в вашем положении, и даже чуточку больше.

Журба, смутившись и покраснев, — теперь уже от радости, — встал. Набравшись храбрости, произнес:

— Если вы считаете, что я справился с работой, позвольте обратиться к вам с просьбой.

— Говорите.

— Я прошу направить меня в Крым для дальнейшей работы, — горячась сказал Журба. — Просил об этом товарища Полякова, но он считает, что мое возвращение туда связано с неоправданным риском. Я очень уважаю товарища Полякова и отношусь к ному как к учителю, но согласиться с ним в этом вопросе не могу. — Мгновение помедлив, Журба добавил: — Я сказал ему об этом. Предупредил.

— Это правильно, по-мужски, — серьезно сказал Феликс Эдмундович. — И что же он?

— Поляков. — неуверенно произнес Николай, — он посоветовал мне не говорить с вами на эту тему.

Дзержинский негромко и с удовольствием засмеялся.

— Видите, как опасно пренебрегать советами более опытных и старших товарищей? Я ведь точку зрения Полякова разделяю полностью! Выходит, вы и меня обвинили в чрезмерной осторожности?

— Извините, Феликс Эдмундович… — Журба окончательно растерялся. — Я не думал, что так получится…

Дзержинский подошел к столу, сел.

— К вопросу о дальнейшей вашей работе мы еще вернемся, — пообещал он. — Что же касается необходимой осторожности в права на риск… Когда люди живут в условиях, где лично для них риск практически исключен, важно не разучиться трезво взвешивать степень допустимого риска для других. Если бы я почувствовал, что потерял способность реально оценивать опасность, угрожающую в том или ином случае моим сотрудникам, то не счел бы для себя возможным возглавлять такую организацию, как ВЧК. Говорю об этом с одной целью: наверное, когда-нибудь и вам придется руководить людьми, и от продуманности нашего решения будут зависеть чьи-то жизни. Знайте же: тот, кому дано право посылать людей на риск, права на ошибку не имеет. Нет! Поэтому когда вы говорите о Крыме, я решительно поддерживаю товарища Полякова, но не вас.

— Но разве те, кто остался там, не рискуют? — тихо спросил Журба, — Тот же Астахов?

— Василий Степанович… — Взгляд Дзержинского потеплел, лицо смягчилось. — Я ведь для того вас и пригласил, чтоб справиться о нем. Рассказывайте!

— Мне, собственно, и рассказывать не о чем… Между прочим, Василий Степанович, узнав, что я видел вас перед отправкой в Крым, замучил меня расспросами!

— И как: нашлось что рассказать?

— Нашлось! — улыбнулся Николай.

— Ну так и теперь придется! — весело кивнул Феликс Эдмундович. — Все-таки с ним вы общались дольше, чем со мной. Вот и рассказывайте.

Журба рассказывал об Астахове, а Дзержинский, подперев щеку ладонью, задумчиво щурил глаза — то ли пытаясь представить старого товарища в нынешней его жизни, то ли вспоминая дорогое для них обоих прошлое… Когда Николай замолчал, он не задавал вопросов, видимо, понимая, что ничего существенно важного Журба добавить не сможет. Он молчал, и по этому затянувшемуся молчанию нетрудно было догадаться, как хочется Феликсу Эдмундовичу хотя бы в мыслях своих продлить встречу с Астаховым… Потом повернулся к притихшему Журбе, печально улыбнулся:

— То ссылки, то тюрьмы: не успеешь, бывало, встретиться — опять разлука. Ничего, успокаивали мы себя, после революции будем видеться чаще! А получается наоборот… — Дзержинский вдруг нахмурился, лицо его обрело привычную твердость. Сурово добавил: — Что делать: до тех пор, пока борьба продолжается, мы не принадлежим себе!

Он встал, приблизился к карте, на которой флажками были обозначены линии польского и врангелевского фронтов.

— Подойдите, товарищ Журба. Думаю, обстановка вам понятна? Пытаясь во что бы то ни стало задушить Советскую власть, империалисты направили против нас войска помещичье-буржуазной Польши. К седьмому июня Красной Армии удалось нанести интервентам несколько ошеломляющих ударов и перейти от обороны к наступлению. Тогда международный империализм бросил на помощь Пилсудскому Врангеля. И до тех пор, пока мы вынуждены воевать на два фронта, положение будет оставаться тяжелым. Усугубляется оно еще и тем, что в тылах героически сражающейся Красной Армии действуют недобитые банды. Особую опасность представляет сейчас Махно. И вот возникает вопрос: как его обуздать?