Петр Сальников - Горелый Порох

После очередной оборонительной схватки с танками противника под Орлом от противотанковой артбригады уцелела лишь одна батарея «сорокопяток». Ею уже никто не командовал — некому. И куда бы не тыркались оставшиеся расчеты — всюду немцы или отступающая своя же пехота. Один из пехотных политруков, лейтенант Лютов Иван Васильевич (так полно он представился артиллеристам), по своей воле вызвался командовать артиллеристами. Батарейцам, хоть и вконец растерявшим силу, было не все равно, кому подчиняться, но к лейтенанту отнеслись с доверием. По какой-то дурацкой ассоциации, всматриваясь в облик Лютова, пытались непременно отыскать в нем черты «лютости», отваги, полной надежности. Все сошло ладом с первых же «смотрин». Но не обошлось без шуток — смущали очки.

— Эти «штучки», товарищ-лейтенант, вам на буссоль али на бинокль заменить придется, — пошутил заряжающий из расчета Донцова. — А то эту бронированную гаду, — солдат кивнул на подбитый в утреннем бою немецкий танк, — и проморгать можно в ваши мелкоскопы-то.

Шутки шутками, а солдату перечить начальству не полагается, и артиллеристы безоговорочно подчинились новоявленному комбату. Лейтенант Лютов, переживший накануне крах — гибель своей роты и пленение на его же глазах последних раненых бойцов теперь знал цену каждому солдату. Сославшись на какой-то «приказ сверху», скомандовал расчетам отходить на север, к городу Мценску, к берегам Зуши, не преминув при этом похвалить реку как самую красивую и к тому же — самую рыбную в центральной России после Волги, Дона и Оки, куда впадает Зуша. Но больше всего бойцов тронуло то, что эту речку лейтенант назвал тургеневской. Тут в свою бытность, век тому назад, по берегам Зуши и ее приточной речушки Снежеди, что пастушечьим кнутом извивается по Бежиному лугу, великий писатель и страстный охотник досужими днями хаживал с ружьем и собакой. И не в таком ли раздумном одиночестве сами собой рождались слова и образы его гениальной прозы и стихов!..

Лейтенант, невинно увлекшись рассказом о тургеневских местах, вдруг, неожиданно для всех, продекламировал:

Протерев очки уголком малиновой петлички и воздев их на место, политрук, несколько смущаясь, сказал:

— Вы уж, товарищи бойцы, не осудите меня за такое… до войны я любил читать Ивана Сергеевича. Вот вспомнилось и забыл, где я теперь…

Солдаты понимающе скрывали усмешки, но в душе каждого все перевернулось вверх дном. Отлетели куда-то страхи и потери от утреннего боя, от трехмесячного почти непрестанного отступления. Необычные разговоры, да и сам до наивности простой политрук, совсем не солдатской стати человек, подействовал на них с неожиданной стороны. Превеликое множество рек, речек и речушек — и тоже красивых и рыбных — оставлено за линией фронта. На какой срок отданы они — никому не дано было знать. А тут еще одна речка — какая-то Зуша. Может, ни один из батарейцев никогда бы не узнал о ней, не случись отступления через нее и не подвернись по окопной судьбе политрук Лютов. Всего-то и знаменита Зуша тем, что по ее пойменным болотцам и глухоманным низинкам бродил Тургенев и что о ней сложились какие-то красивые и русско-милые слова. А вот поди, отдай теперь немцу эту реку — рухнет и красота, и слова, а может, и сама жизнь изойдет до смертной ничтожности. Труднее всего сдавать те места, которые знаешь… И как бы успокаивая себя. Лютов в полный голос повторил:

и в политруковском духе добавил: — Товарищи артиллеристы, мы должны драться не только за нашу землю, за речку Зушу и за родную Россию, но и за эту строку, ибо в ней выражен дух красоты, а красота, по выражению другого писателя — Федора Михайловича Достоевского, спасет мир!..

Россия, Зуша, «свежи розы», словно и хлебом и молитвой запасались впрок солдаты. И они никогда бы не сдали их врагу, не будь на то рока войны.

Батарея, выполняя приказ на передислокацию, устало и неспешно отходила к Зуше. Комбат Лютов вместе с остатками уцелевших управленцев истребительного дивизиона ехал в головной машине и руководил продвижением колонны, не допуская ни лихих рывков вперед, ни отставаний. А выехав на булыжниковый тракт, что пролегал в направлении Тулы, и влившись в общий поток отступающих войск и беженцев, лейтенант остановил колонну и приказал всем, кроме раненых и больных, спешиться и идти пеши. Огневики, связисты, разведчики, боепитанцы и прочая обслуга подчинилась нехотя и не без ропота: