Петр Сальников - Горелый Порох

Знать, не удержала память в своих завалах, с какой оборонной черты Денис начал свое отступление, а потому и во сне ему мерещились лишь обрывки яростных боев, редких удач и сплошных поражений. Картины мирных странствий менялись одна за другой и живой мозг был не в силах эту смену видений удержать в разумном порядке. Но виделось все так же страшно, как было на самом деле…

… В полусотне километров от Конотопа, в рогуле слипающихся рек Десны и Сейма, в уремных пойменных луговинах, впятясь в суходольные бугры с ржавой травой на макушках, бригада противотанковых орудий вновь перешла к обороне. За многоверстный отступной путь артбригада, должно, в первый раз сошлась в своем составе, хотя и далеко не полном. Изрядно потрепанные в жарких схватках с танками, батареи и дивизионы уже не досчитывались доброй половины пушек и расчетов. Оскудевшие боезапасы и теперь не сулили надежд на долговременность и прочность обороны. И все-таки обстановка позволила сделать передышку. Солдаты давно мечтали выспаться, привести в порядок пушки и тягачи-машины, а также свою амуницию — починиться, постираться и выкупаться самим, благо, обе реки рядом: слева — Сейм, справа — Десна. А хочешь — беги к устью, где сходятся они, и бросайся в обе разом. За все лето войны еще и не выпадало такой воли и близости к домашнему… Дивизионные повара, не помня когда и по-людски кормили огневиков горячей пищей, с доброй охотцей распалили походные кухни, и скоро кулешный запашок, мешаясь с прибрежными запахами, поплыл по расчетам, бередя аппетит солдат.

Оборона строилась наспех, глазомерно, без каких-либо расчетов и данных разведки и вышестоящих штабов. Солдаты просто устали держать фронт на колесах, и эта смертельная усталость подвигнула их к решимости: вырвать у войны хотя бы денек-другой человеческого покоя. И вот, при первом же удачном выходе из окружения, артиллерийская бригада вместе с небольшими группами пехотинцев — остатками разбитых стрелковых частей — уперлась в обороне. Место случилось как нельзя более удачным: клином сходящиеся реки представляли собой серьезным водный рубеж, который с ходу, без наведения переправ, даже ошалевшим от боевых удач немцам, было не преодолеть. Противоположные, теперь уже вражеские, берега рек были открыты, а значит — небезопасны. Через прицелы орудий хорошо проглядывалась заречная даль, и это обнадеживало и как бы оберегало артиллеристов от внезапных атак немцев.

Попереди гаубичных батареи, в прибрежных чахлых кустах мостились противотанковые «сорокопятки» и расчеты пэтээровцев-пехотинцев. Донцов свою пушку успособил в огромной бомбовой воронке, а потому не требовалась отрывка огневой позиции — обошлись малой зачисткой. И еще радовало одно обстоятельство: его расчет пополнился из числа пехотинцев и теперь представлял собой боевую единицу, способную работать почти в полную силу. Фронтальная сторона внушала достаточную прочность в обороне. Тылы же артиллеристов прикрывались грядой затравенелых холмов, за которой, по солдатским слухам, должна сосредоточиться наша танковая группа для контратаки. Все это обнадеживало солдат и обеспечивало им желанную передышку. Противник тоже, казалось, нуждался в отдыхе — не нудил артобстрелами, не стращал авиацией. Заступила долгожданная, на редкость стойкая, тишина.

Но у войны свои порядки, свои силы, свои пружины и коварные заряды неожиданностей. И срабатывают они в тот самый миг и час, когда, этого не должно быть…

Нет, не постирали солдаты своих портянок и гимнастерок, не смыли пота с потертых спин, не вычистили пушек, не перевязали ран заново и не дописали писем домой. Не размочили даже сухарей, чтобы унять голодную тоску по давно забытой кухне — так нежданно скороталась передышка. За холмистой грядой, откуда артиллеристы ждали танковой подмоги, вдруг и в самом деле густо и раскатисто загудели танки. Бывалые солдаты, не раз попадавшие под танковые атаки, разгадали быстро: за холмами на атакующей скорости шли не свои, а немецкие машины.

— Танки с тылу! — раздался продирающий до боли голос наблюдателя.

Первоминутная перепуганность командиров и отвратительная суетливость солдат-огневиков после благодушия и беспечности, какая всегда царит на передышных привалах, представляли собой ужасающую картину расплоха, когда никто не знает, что делать. Одни командиры орудий призывали расчеты «к бою!», другие подавали заполошные команды «орудие — на крюк!». То был клич к отходу. Но отступать было некуда — сами же себя загнали в мешок. Реки в этих местах были без перекатов. Да и противоположные берега, накануне оставленные немцам, теперь тоже представлялись ловушкой.