Петр Сальников - Горелый Порох

Пушкари-противотанкисты и пехотные стрелки-бронебойщики быстрее других очухались от паники и приняли боевую изготовку для встречи танков…

Донцов не помнит того боя. Помнит лишь, как он пустил последний снаряд и то, как ему показалось, мимо цели. Не помнит он и того, как кто-то подал команду «на крюк!», и его расчет, как и уцелевшие другие орудия, берегом, по осоковой луговине удирал в поисках спасительной дороги на еще не занятый кусок земли. Немцы, то ли промешкали, то ли самим потребовалась передышка, повернув назад за холмы, занялись перегруппировкой танков. С полдюжины машин дымились под горой, один из танков с сорванной гусеницей безудержно палил по отступающим артиллеристам и мелким группам пехоты. У бронебойщиков для сопротивления тоже не оставалось патронов.

Наводчик Донцов, оглохший от стрельбы, теперь сидел в задке кузова, одной рукой держись за борт, другой за голову, словно опасаясь, что она вот-вот слетит с плеч. Грузовик «ЗИС-5», тянувший за собой «сорокопятку», мотал ее по кочкарнику, норовя увильнуть от посланных вдогонку вражеских снарядов. Правое крыло машины, давно державшееся на соплях, вскоре сорвалось с болтов и осталось валяться на лугу куском обшарпанного железа, ни на что не похожего и никому не нужного. Невелика потеря — автомобильное крыло, но как разлагающе действует на душу всякий убыток самой малости на войне. Так ведь и думается, что и ты тоже в какой-то раз «сорвешься со своих болтов» и останешься лежать коровьей лепехой на лугу, где через лето на том месте буйно вздуется кочка изумрудной осоки — будто никогда и нигде тебя не было…

Донцов еще цепче крепился руками за борт орудийного тягача и покорно глядел то на угнувшиеся в кузове номера расчета, то на задние колеса автотягача, из-под которых, словно картечью, хлестало зеленым осклизлым крошевом в бронещиток и казенник пушки. За спиной колотился по лопаткам карабин. В кабине смертно матерились друг на друга шофер и командир орудия, таким путем решая, как удачнее отступить, как уберечь орудие и расчет огневиков. Денис не то что боялся обернуться назад, глянуть по сторонам, где, он точно знал, буксуют машины, гибнут батарейцы, стонут и кличут на помощь раненые. Он с полной очевидностью представлял себе, как немецкие танки бьют уже не с ходу, как в начале атаки, а с остановок, что всегда гибельно для отступающих. Но страшился Донцов другого — нового охвата противником с флангов и очередного окружения. Так уже было под Киевом, Нежином и два дня назад — под Конотопом. Ошеломленный страхом пленения, он никак не мог взять себе в толк, как это немцы умудряются наступать быстрее, чем отступающие отходить в свой тыл?…

В стремительном рывке из очередной западни противотанковая бригада из своей оставшейся половины потеряла еще половину. С оставшимися уцелевшими расчетами она через сутки вышла к Севску, где готовилась очередная линия обороны. Помянув, кого добром, кого проклятьем, и пополнив расчеты из остатков других частей и подразделений, разбитых в последних боях, артиллеристы как бы вновь обрели способность к боям и сопротивлению. Случился также подвоз боеприпасов и провианта. И все бы ладно и можно было бы передохнуть. Но огневики, как и все солдаты пополнения, были настолько измотаны оборонительными боями, бессонницей и голодом, что валились с ног, ослушивались, мимо ушей пропускали всякого рода команды и приказы. А приказами под угрозой трибуналов предписывалось артиллеристам за сутки, за единую ночь или день и даже считанные часы, какие отведет на это неприятель, обучить огневому делу пехотинцев, саперов и всех других «пополненцев», которые были теперь поставлены «на котел» артиллеристов. Пополненцы, сложив в козлы винтовки, вначале что-то делали: таскали снаряды, клацали замками орудий, прижмурясь, заглядывали в прицелы, свертывали банники и чистили стволы орудий, учились повторять команды и рыть огневые позиции, то есть учились делать все, что положено знать артиллеристу. Но через малое время солдаты валились с ног и засыпали, кто где упал. И было их уже не поднять с земли никакими трибуналами…

Будто подгнившую плотину в половодье, с необычайной лихостью сорвало оборону и под Севском. Булыжным древним трактом вновь полуразбитая бригада противотанкистов отходила с боями к Орлу, откуда прямехонько, словно по школьной линейке, пролегала дорога на Москву. Командиры уже не раскрывали полевых карт — все было, как выражались артиллерийские разведчики, ясно и так — «буссольно-визуально». Однако на этот счет ни шуток, ни серьезных разговоров не заводили ни солдаты, ни начальство. На уме всех одно: уцелеть, не угодить в плен, отвоевать у немцев, хоть малую, передышку, чтобы собраться с силами и остановить продвижение противника. Житье часом, лишней минутой становилось нормой. Все — от солдат до главнокомандующего — ждали перелома войны в свою пользу, но никто не знал, когда и каким образом может наступить этот перелом.