Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей) - ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ

Чебахан протяжно закричала, ударила себя в грудь и стала щипать лицо. Озермес подбежал к ней. Родители Чебахан лежали вместе, отец, как его бросили, на спине, рот был полуоткрыт, виднелись ровные желтоватые зубы, а мать, скорчившись и подобрав руки к животу, валялась на боку, простоволосая. — О, отец мой, ты погиб, как истинный воин, — нараспев причитала Чебахан, — о, мать моя, как же ты меня оставила? Мир погрузился в мрак, небо обрушилось на меня! — Озермес поднял покойницу и понес ее к кладбищу. Чебахан со стонами пошла за ним. Опустив тело убитой на траву, он пошел за отцом. Вороны, хрипло переговариваясь, следили за ним с деревьев. — Я буду переносить убитых, — сказал Озермес, — а ты постереги, чтобы вороны не выклевывали им глаза. — Не всматриваясь в лица, ибо никто из погибших не заслуживал предпочтения, все они — и знакомые, и незнакомые — были для него близки после смерти, Озермес бережно взваливал на плечо или на спину одного мертвеца за другим и переносил их, поднимаясь по тропинке, под буковые деревья. Среди убитых оказалось, кроме матери Чебахан, еще несколько женщин, одетых в черкески. Вороны, пошумев, улетели куда то. Озермес подумал, что надо бы засветло еще раз обойти пепелища и осмотреть заросли, может, найдутся убитые, не обнаруженные солдатами. И еще надо не позабыть перенести на кладбище кости старухи Гошнах. У одного из мужчин не было правой руки, отсеченной шашкой, рука, наверно, осталась там, где ее отрубили, а солдатам, приволокшим труп к реке, было безразлично, с рукою или без нее половодье унесет в море какого то мертвого черкеса.

В угасших пожарищах Озермес нашел два обгоревших детских трупика. Наверно, солдаты забрали оставшихся в живых детей с собой. Отец рассказывал, что, пленив мальчиков, русские отдают их в свои школы, такие же, как мектебы при мечетях, и охраняют, чтобы дети не убежали. Куда девают девочек отец не знал, возможно, говорил он, их увозят куда-то в Россию.

Солнце поднималось все выше, тень Озермеса подбиралась к его ногам. Он остановился передохнуть, расправил плечи и оглядел мертвых, лежавших под деревьями. Чебахан сидела на земле между отцом и матерью и растирала скорченные материнские пальцы, словно надеясь согреть их. Озермесу оставалось перенести еще трех убитых. Сколько времени уйдет на отрытие могил, пять дней, шесть? Но иного выхода нет, начатое следует доводить до конца. И если он, в котором течет кровь двух поколений джегуако, не совершит того, ради чего он и Чебахан пришли в мертвый аул, душа, позвавшая его сюда, уйдет и никогда к нему не вернется. Размышляя над тем, где раздобыть лопату, он перенес последних троих, уложил их на зеленую траву, мягкую, будто хорошо выделанный ковер, и окликнул Чебахан. Она медленно, как передвигаются спящие, которых ночью позвала луна, подошла к нему. — Я еще раз пройдусь по аулу, поищу лопату и еду, — сказал он, — а ты принеси свои вещи, бурку и разожги огонь, угли в ночном костре, наверно, еще живы, собери их в какой нибудь черепок. — Озермес пошел к тому пепелищу, в котором они видели обгоревшую корову, повернул тушу и вырезал из ляжки несколько больших кусков мяса. Шакалы останки коровы не тронули, их, наверное, отпугивал запах гари. Рядом, в срубленном яблоневом саду, нашлись заступ, лопата и, подальше, у сгоревшего плетня, позабытый солдатами широкий русский топор. Озермес, довольный, зашагал к кладбищу, над которым поднимался к небу синий дымок.

Они молча поели.

Озермес подумал, что до захода солнца он успеет выкопать не более двух трех могил. Судя по холму над общей могилой солдат, земля здесь мягкая, наверно, ее когда то нанесли дождевые потоки. Чебахан взяла кумган и спустилась к речке набрать воду. Когда она вернулась, Озермес спросил, как зовут джигита без руки. Она всмотрелась в лицо мертвеца и ответила, что не знает его, видимо, он из тех убыхов, которые пришли с побережья к ним на помощь. — Придется поискать его руку, — сказал Озермес. — Хорошо, что они не отрезали ему и голову. — Они тоже отрезают убитым врагам головы? — хмурясь, спросила Чебахан. — Иногда отрезают, отец рассказывал, что в то время, когда я еще не родился, он видел их сердара по имени Засс, который любил украшать свое жилище головами адыгов, их надевали на колья забора вокруг его дома. А некоторые солдаты торговали головами убитых джигитов, отрезали их и потом продавали родственникам, чтобы убитых можно было похоронить. Еще я слышал от одного русского, он был моим другом, про аварца Хаджи Мурата, наиба имама Шамиля, Шамиля взяли в плен, и он живет теперь у русских. Так вот, солдаты, убив Хаджи Mypaтa, отрезали ему голову и послали ее в подарок своему царю, а тот опустил голову в прозрачный стеклянный кувшин с бузой или махсымой, чтобы она несгнила, и поставил кувшин на полке в своем жилище и каждый день любовался на нее*. — Наверно, русский царь удды, — пробормотала Чебахан. Озермес с сомнением пожал плечами. Удды — высохшая, беззубая, сгорбленная старуха, наделенная невероятной силой, она может нагнать дождь и буран, заколдовать человека или животное, плюнув, обратить человека в осла или лошадь, а сама, превратившись в кошку, проникнуть в саклю через дымарь или щель в стене, сладкоречиво заговорить человека и высосать из него кровь. А в одну из весенних ночей удды собираются на вершине высокой горы, рассказывают своей главной старухе о том, что они сделали злого людям, едят, пьют, пляшут, кувыркаются, а на рассвете разлетаются по миру с мешками в руках, в одних мешках у них земные блага, в других — все вредное для людей. Те удды, у которых мешок с благами, стараются избавиться от него, прячут куда нибудь и крадут у других мешок со злом. — Я ни разу не видел удды, — сказал Озермес, — но иногда ночью собака отца отчаянно лаяла, и когда я выходил из сакли, она, взъерошенная, кидалась на дерево, на котором сидела и плевалась кошка, Собака всегда чует, когда удды обращаются в кошку. А русский царь не удды, он то же, что султан у турок. Боги у царя и султана разные, однако поступки их одинаковые. Сами они кровь людей не пьют, они делают это через своих приближенных, которых одаряют в зависимости от того, сколько они причинили людям зла. Чем больше людей они измучают или убьют, тем больше богатства получат. Наверно, Засс очень богат, и тот, которого я просил не проливать попусту кровь, тоже, наверно, получит за сожженный аул много золота. Ты вчера видела его, он ехал по аулу на кауром коне.