Зиновий Давыдов - Из Гощи гость

— Эх, конь под молодчиком казист! — молвил один, приставив от солнца ладонь к глазам. — Да хотя б и кобыла каурая, и та б мне гожа была.

— Снять, что ль, молодцов с копей чем? — откликнулся другой, приметившись в князя Ивана поленом.

Но Кузёмка погрозился ему ножом и поскорей вывел князя Ивана за ряды, на ветошный торжок.

Было пусто и здесь, только посреди площадки торговой катались на земле два голяка. От обоих летели клочья кругом, оба фыркали и пыхтели, выли и скрежетали, разбегались в стороны и снова набрасывались друг на друга, как боевые петухи. Наконец осилил один, плосколицый жердина с медной серьгою в ухе. Он сел на спину другому, ослабевшему, распластавшемуся на земле, вцепился ему в волосы и стал его пристукивать головою о битый кирпич, рассыпанный кругом. Князь Иван с Кузёмкой остановились посреди Торжка, глядя на это, дивясь и куче всяких вещей, накиданных подле драчунов. В мусор и прах был брошен атласный гусарский наряд, серебряная ендова, венгерская куртка, кусок золотистого бархата… Но что поразило их больше всего, так это женщина — мертвая или только в беспамятстве? Она распростерлась здесь же, в уличном прахе, в своем желтом шелковом, во многих местах разорванном платье. От желтого ли платья, от волос ее светло-русых или от чуть загорелой кожи, но казалась она вся золотистой… Ох, так ли?.. Князь Иван наклонился, вытянулся в седле… Неужто ль?..

Да, это была она. Князь Иван узнал ее, золотистую, легкую, только вчера пробежавшую мимо него по лесенке дворцовой… Она!

А плосколицый между тем, окончательно одолев своего противника, оставшегося на земле ничком, принялся собирать разбросанное кругом добро. Он швырял к лежавшей тут же без движения женщине шапки и куртки, он подкидывал к ней серебряные тарелки и миски… И, должно быть, задел он ее чем-нибудь из того, что к ней швырял: лежавшая на земле вздрогнула и, не открывая глаз, стала плакать, выворачивая плачем своим всю душу князю Ивану, прошибая его жалостью насквозь. Но плосколицый, ползавший по земле, собирая награбленное добро, вдруг поднялся, оскалился и молвил голосом толстым, князю Ивану как будто знакомым:

— Моя она, боярин, моя полонянка… Знатный будет мне за нее выкуп. А коли не дадут, так будет литовке смерть.

Ах! Взмахнул рукою князь Иван, сунул другую руку под однорядку себе, выдернул там из-за пояса кремневый пистоль и пальнул толстоголосому в ноги. Тот взревел и, пав на карачки, пополз по торжку. А князь Иван скинулся с седла, содрал с себя однорядку, бросился к женщине, лежавшей на земле, укрыл ее однорядкою, укутал, поднял с земли и, держа ее на руках, сел вместе с нею в седло. Кузёмка и опомниться не успел, как князь Иван что было мочи боднул бахмата шпорами в ребра; взмыл на дыбы измордованный конь, чуть не опрокинулся вместе с князем Иваном и его ношей и рванулся вперед по курткам, по тарелкам — куда?

Князь Иван, словно кубарь, завертелся по китай-городским улкам и закоулкам, где-то Кузёмку потерял, запутался совсем в бесчисленных, пересекавших друг друга рядах, неведомо как очутился опять подле узников, корпевших над своими колодками… Те подняли вой, увидя всадника с такою диковинной добычей, забросали его камнями, угодили поленом в переднюю ногу бахмату… Конь сразу охромел, стал припадать на ногу, валить князя Ивана из седла… А до Чертолья еще сколько скакать! И она, укутанная в однорядку, жива ли? Не слышно — не плачет, не дышит… Где ж это они сейчас?.. Над Москвою гул, где-то близко стреляют из пищалей, всюду одинаковые частоколы по проулкам, писаные ворота, колодцы да избы; всюду по широким улицам толпы людей, от которых лучше подальше, подальше… Но куда?.. У князя Ивана уже лоб словно на куски распадается от тряски на хромом коне. Ах, вот!.. Князь Иван узнал это место: перед воротами посыпано песком, на воротах змея точеная пьет из чаши, к калитке, неведомо для кого на московской стороне, прибита дощечка с латинскою надписью: «Cave canem» [127] «Остерегайся собаки» . Да это ж Аристотель Александрыч, Аристотель Классен, ученый аптекарь! Ну и занесло же князя Ивана! Как же это он? Метил на Чертолье, а попал на Солянку! Но князь Иван не раздумывал долго, подлетел к воротам, коня осадил, стал стучать в ворота кулаком, ногою, кричать начал:

— Аристотель Александрыч, Аристотель Александрыч, отвори, ради бога; прошу тебя, отвори, прошу тебя, не мешкай!..

Стали перелаиваться собаки на дворе, за воротами зашебаршило, дощечка с латинскою надписью от калитки отошла, сверкнуло на тылу дощечки зеркальце, и князь Иван услышал сокрушенные охи: