Сергей Максимов - Цепь грифона

Не скрывая удивления, Игнатьев прямо спросил:

– Вы говорите о генерале Яхонтове?

– Да, – подтвердил его догадку Суровцев, – речь идёт о бывшем заместителе военного министра Временного правительства, о русском военном агенте в Японии генерал-майоре Викторе Александровиче Яхонтове.

– Вы забыли добавить ещё и то, что мы родственники, – чуть успокаиваясь, произнёс Игнатьев.

Суровцев этого не знал. Как не знал и о том, что с генералом Яхонтовым, проживающим теперь в США, активно работали ВЧК-ОГПУ-НКВД. Не знал он и того, что даже следов этой работы сейчас невозможно отыскать. За последнее десятилетие густой гребень репрессий буквально вычесал иностранные отделы органов от прежних работников, курировавших эту тему. Сама комбинация с предполагаемым письмом была ничем иным, как попыткой наладить прерванные связи. «Но хороши нынешние руководители разведки! О том, что генералы Игнатьев и Яхонтов состоят в родственных отношениях, можно было сообщить», – подумал Суровцев.

– Так что, собственно говоря, я должен написать? – поинтересовался Игнатьев.

– Всё, что пожелаете. Письмо должно носить сугубо частный характер. Оно будет являться верительной грамотой для нашего человека за океаном. Сейчас Виктора Александровича Яхонтова американская и белоэмигрантская пресса иначе как «красным генералом» и не называет. Он активно выступает с лекциями о России по всей Америке. Пусть генерал знает, что о нём в России помнят.

– Что ж, я вас понял, – ответил Игнатьев и, кажется, только тут обратил внимание на присутствующего при разговоре Бонч-Бруевича. – Я вас оставляю. Честь имею, – заметно смутившись, произнёс он и отправился к выходу.

– От меня вы тоже ожидаете писем к бывшим сослуживцам? – поинтересовался Бонч-Бруевич.

– Вы действительно меня не узнали, Михаил Дмитриевич?

– Молодой человек, как я мог не узнать вас?

Прощались очень тепло. Гости благодарили за тёплый приём. Хозяева благодарили гостей за поддержку и понимание. Договорились непременно встретиться вне службы. Но это, скорее, из вежливости. Ни своим временем, ни самой своей жизнью никто из них не располагал. Одновременно с генералами уехала и Лина. Подвозивший её на Лубянку водитель непроизвольно бросал на неё взгляды через салонное зеркало заднего вида. За всю дорогу девушка не произнесла ни слова. Казалось, она ничего не слышит и не видит. Казалось, что её красивая девичья улыбка обращена внутрь себя. Странной была эта улыбка.

Вернувшись в кабинет, Суровцев направился к рабочему столу. Принялся разбирать разбросанные накануне книги, освобождая пространство для предстоящей работы. Делорэ присел на диван. Откинувшись назад и запрокинув голову, он тяжело дышал. На лбу выступили капельки пота. Самочувствие его было неважным, но, несмотря на это, удовлетворение от сегодняшней встречи он получил огромное. Говорил он всё же весело, с подъёмом:

– Но каков граф Алексей! Как партийный работник, право слово! И троцкизм в прежних знаках различия рассмотрел, и тридцать седьмой год похвалил. Хотя, по совести говоря, я тоже злорадствовал, когда до этого и чекистов-евреев, и партийную оппозицию расстреливали. Ну куда их столько! Улюлюкать был готов. Да и по Блюхеру, и по Егорову с Тухачевским я не плакал. Как-то не особенно меня это касалось. Пока самому руки не заломили…

– А я, признаться, не радовался и не улюлюкал.

– Вы ещё и белогвардеец. Этим всё и сказано. У вас меньше иллюзий было изначально. Когда мы с вами только начинали работать, от этого зло меня разбирало неописуемое, должен вам признаться.

– Что поделаешь…

– И опять же, какой вы молодец! Делали своё дело… – не договорив до конца фразу, Делорэ согнулся пополам от пронзившей его боли в животе. – Опять, – стиснув зубы, процедил вдруг он.

– Сейчас. Потерпите, – быстро проговорил Суровцев и опрометью бросился к рабочему столу Делорэ.

Заученно открыл верхний ящик. Достал коробочку с таблетками. Такими же заученными движениями отсыпал несколько штук на ладонь. Прихватил по пути графин с водой и пустой стакан. Через какие-то секунды он был у сидящего на диване товарища.

– Глотайте быстро! Запивайте, – протягивая лекарство и воду в стакане, – встревоженно скомандовал он.

Делорэ проглотил таблетки, запил водой.

– Морфий на ночь вам поставлю, – докторским тоном проговорил Суровцев, – приходится экономить. Потерпите?

– Куда деваться? Хорошо, что при гостях не прихватило. Правильно вы сделали, что настояли на уколе. Не хватало ещё, чтобы они это видели. Как я, кстати говоря, держался?