Сергей Максимов - Цепь грифона

– В начале нашей работы меня просили узнать: будут ли вводиться погоны у чекистов? Или нам будет оставлена прежняя форма, – уклончиво ответила девушка.

– Завидно стало, – рассмеялся Суровцев. – Ещё раз передайте, что будут. Даже у милиционеров теперь будут погоны. Но самое интересное, что политруки и комиссары теперь тоже будут носить погоны, – опять смеялся он. – И у женщин, находящихся на военной службе, будут свои погоны. А у очаровательных девушек свои маленькие девичьи погончики, – пошутил он.

Все улыбались. Даже Бонч-Бруевич. Настроение в столовой становилось почти праздничным. Только Михаил Иванович Делорэ улыбался натянуто. Суровцев понял, что его опять начинают мучить боли. Заканчивалось действие морфия.

– А если серьёзно, то суть политических органов и органов безопасности от этого конечно не изменится, но печать избранности их работники утратят. Кое-кто уже воспринял это как посягательство на свой статус, – продолжил Суровцев. – Вспомните, сколько копий было сломано до революции из-за отсутствия в гвардии звания подполковника?

Присутствующие дружно закивали. Это действительно был больной вопрос в офицерской среде дореволюционного времени. Чина подполковника в русской гвардии не было. Гвардейские офицеры становились сразу полковниками из капитанов, минуя обязательное для общевойсковых офицеров звание подполковника. Это вело к появлению большего количества полковников и генералов от гвардии. И конечно же отражалось на личных и профессиональных качествах таких генералов.

Таким гвардейским генералом был в своё время Игнатьев. Полковником гвардии он стал, минуя звание подполковника. В советское время специальные звания чекистов автоматически делали их советской гвардией. Между чекистами и настоящими военными был заложен разрыв в два воинских звания. Что отражалось и в знаках различия. Таким образом, лейтенант госбезопасности назывался лейтенантом, но носил в петлицах не лейтенантские два кубика, а шпалу строевого капитана. А капитан госбезопасности был фактически приравнен к армейскому полковнику.

В самой системе специальных званий было заложено неприкрытое пренебрежение к армии. Если и не главенство над военными, то зримое напоминание о том, что даже военный приказ чекист при желании может оспорить и даже отменить.

– А ещё лично мне, – задумчиво сказал Граве, – понравилось невозможное прежде обращение «товарищи офицеры». И слово «товарищ» вернулось к своему истинному, товарищескому, смыслу, и слово «офицер» из господского звания превратилось в звание чисто воинское.

На этом закончилась приятная часть сегодняшней встречи. Теперь предстояла, если и не неприятная её часть, то часть более деликатная. Даже щекотливая.

– Алексей Алексеевич, Михаил Дмитриевич, голубчики, – обратился Делорэ к Игнатьеву и Бонч-Бруевичу, – вы с генералом Суровцевым пройдите в наш кабинет. А мы с Иваном Платоновичем, – перевёл он взгляд на Граве, – пока тоже посекретничаем.

– Прошу вас, Михаил Дмитриевич. Пройдёмте, Алексей Алексеевич, – мягко и дружественно сказал Суровцев.

Эта мягкость, даже вкрадчивость, насторожила бывшего графа. Игнатьев устремил взгляд на Делорэ, точно спрашивая того: «А ничего плохого мне не будет?» Но Делорэ уже повернулся к Граве. Суровцев между тем прихватил со стола очки Игнатьева, выразительно посмотрел на Лину и, взяв генерала под локоть, увлёк его за собой. Девушка по взгляду, адресованному ей, поняла, что ей нужно следовать за ними.

Поднявшись на второй этаж, войдя в кабинет, Сергей Георгиевич предложил стул Бонч-Бруевичу. Игнатьева он усадил на диван. Сам подошёл к своему столу, взял стул. Вернулся к гостю. Сел напротив. От этого он казался выше и точно нависал над Игнатьевым. Отчего аристократичному генералу стало немного не по себе. Лина присела к столу Делорэ.

– Дорогой Алексей Алексеевич, вы сегодня могли наблюдать, как в условиях развернувшейся войны происходит переоценка многих ценностей и понятий.

Игнатьев с достоинством кивнул, не понимая, к чему клонит собеседник.

– Как бы вы отнеслись к просьбе написать письмо одному человеку? – неожиданно продолжил Суровцев.

Генерал Игнатьев взглянул на Лину, затем вернулся взглядом к Суровцеву. Он точно хотел понять, от кого исходит такая просьба. А затем спросил:

– Кому я должен написать?

– Ваш адресат – русский генерал, честный человек, насколько нам известно, несмотря на трагические перипетии своей судьбы, по-прежнему преданный России. Как и вы, он был русским военным представителем за границей. Вы с ним долго переписывались уже после вашего возвращения на родину. И даже, кажется, встречались с ним, когда он приезжал в Россию.