Сергей Максимов - Цепь грифона

Дело или не дело – Суровцев не знал. Но действительно, теперь у него во внутреннем кармане гимнастёрки кроме генеральского удостоверения лежало удостоверение, само появление которого невозможно было предположить ещё год тому назад. И было оно, наверное, единственным в своём роде. Согласно документу, он, генерал-лейтенант Суровцев Сергей Георгиевич, является консультантом НКВД СССР.

Разговор по телефону с маршалом Шапошниковым занял у Ворошилова не более двух минут:

– Здравия желаю, Борис Михайлович! – говорил он в телефонную трубку. – Беспокою тебя относительно нашего разговора. Встретился я с известным тебе товарищем. Буду его иметь в виду. Но пока нам с ним и говорить не о чем. Вопрос и по моей кандидатуре окончательно не решён.

Какое-то время Ворошилов молча и внимательно слушал, что ему отвечает Шапошников. Закончил общение он сдержанно и коротко:

– Договорились. До свидания.

О чём могли договориться два маршала, Суровцеву оставалось только догадываться. Одно ему было ясно: работать совместно с Ворошиловым ему не придётся. Другой бы на его месте огорчился, но не Суровцев. Покровительства Ворошилова он не искал. Хватало ему покровителей… Любое высокое покровительство в его положении могло обернуться против него.

– Поезжай в Генеральный штаб, – сказал ему Ворошилов, – маршал тебя ждёт. О разговоре нашем особенно не распространяйся.

Прощались тепло, не в пример встрече. Ворошилов дружественно жал Суровцеву руку. Другой рукой держал его за плечо. Вдруг спросил:

– С какого ты года, Суровцев?

– С девяносто третьего.

– А выглядишь моложе. Поди, так и не пьёшь и не куришь? Жена опять же молодая, я слышал… Молодец!

Сергей Георгиевич ощутил неприятный холодок на спине. «Женатый человек – всегда уязвимый человек», – ещё раз повторил он про себя в это утро.

После ухода Суровцева Ворошилов аккуратно собрал разбросанные им самим листки секретного доклада о партизанских действиях. Вложил их в папку. На душе стало спокойнее после этой встречи. Он понял главное: «Если и была какая-то против него интрига, то исходила она не от Берии и не от Шапошникова. И тем более не от Суровцева. Вот чем и хороши бывшие офицеры царской армии, так это тем, что прямые как палки. Интриговать не любят и не умеют и при этом ни черта не боятся. Хотя тоже, хорош гусь! “Не его ума это дело…” Моего, что ли, ума? Уж кто-кто, а я, как никто другой, знаю, что заниматься организацией партизанской войны – это всё равно что на гружёной телеге с крутой горы катиться. Разогнаться – сразу разгонишься. А вот остановиться – незнамо как получится. В 1812 году царь шибко не хотел мужику оружие давать. И правильно делал. У нас после семнадцатого года сами брали, сколько хотели. А потом вдруг и выяснилось, что красные партизаны после гражданской войны оказались и не “зелёные” даже, а стали хуже разбитых белогвардейцев. Вот и сейчас: вооружить партизан просто. А потом пойди – разоружи. Что до этого странного назначения, то это Сталин в обычной своей манере создал ситуацию, в которой всем становится не по себе. И не знаешь, что думать и чего ждать. Ну нравится ему до последней крайности довести человека, чтоб тот уже и стреляться надумал! А потом позвонить почти под утро и пожелать спокойной ночи. Но тут ничего не поделаешь. Хо-хо-хо», – сокрушался Климент Ефремович. «“И вся-то наша жизнь есть борьба!” – не к месту припомнил он строчку из “Марша Будённого”. – И когда только кончится эта борьба?» – ещё подумал он.

Войдя в кабинет Шапошникова, Суровцев застал там генерала Шиловского. Если он привык к усталому виду маршала, то измотанный, измождённый вид Евгения Александровича вызвал у него щемящее чувство жалости. Если бы Сергею Георгиевичу пришлось прочитать «Хождение по мукам» и «Мастера и Маргариту», то он бы отметил, что прототип двух романов как никогда был далёк от своих литературных, достаточно благополучных на общем человеческом фоне литературных воплощений. Не было сейчас в нём одухотворённости бывшего полковника Рощина из «Хождения по мукам» Алексея Толстого. И, глядя на него, нельзя было и предположить, что он – высокопоставленный ответственный работник, муж Маргариты, из бессмертного романа Михаила Булгакова.

– Проходите, голубчик, – не давая доложить о прибытии, оборвал Суровцева Шапошников.

Молча поздоровались.

– Ничего не надо говорить о вашей беседе с Климентом Ефремовичем, – продолжил маршал, – всё и так понятно. Поговорим о делах наших, раз уж встретились втроём. Ваше мнение о дальнейшей судьбе Особой группы остаётся неизменным? – обратился он к Сергею Георгиевичу.