Хамза Есенжанов - Крутое время

«Эх, бедняжка, из-за своей нерасторопности погибнешь, как и Каримгали, в первом бою…»— вздохнул Нурум. Со вчерашнего дня на душе его была одна горечь. «Далеко забрались… Что нас ждет впереди, на чужбине, вдали от родных и друзей? Все вокруг незнакомо, да и поход какой-то неожиданный, опасный…» Но, увлеченный общим порывом, порою он забывал о сомнениях. Разговоры в пути, заботы по ночлегу отвлекали его от невеселых мыслей.

А таинственная рыжая степь манила солдат все дальше я дальше. Вместо затхлой, неуютной казармы — необозримый простор, над головой бездонное небо, а вокруг необъятная сказочная степь. То там, то здесь дремали холмы и тоже звали солдат куда-то.

Эти стихи Нурум впервые услышал от Игилмана, тот знал всего Махамбета наизусть. Нурум шептал эти строки про себя, и ему вдруг почудилось, что все дружинники — бесстрашные батыры, готовые, не задумываясь, ринуться на врага. Вот они мчатся все, как один, отборные храбрецы, отчаянные смельчаки, не какие-то аульные растяпы в широкополых чапанах и нелепых шапках, а ловкие наездники и опытные рубаки. Не обратив врага в бегство, не повернут они своих коней. Вот они несутся стремя в стремя, оглушая степь победным кличем. Как вы дороги сердцу Нурума, друзья!

Самый дорогой, самый близкий человек тоже сейчас с ним, в походе. В серой толпе она кажется дикой серной, отставшей от своей стайки. Вон сидит она, погруженная в сладкие думы. Одна среди хмурых, обожженных солнцем и стужей мужчин. Еще совсем юная, неопытная девушка-татарка решилась на трудный, изнурительный путь вместе с огрубевшими душой и телом воинами.

Но хмурые лица в серых шинелях не были чужими Му-караме. Будто озаренные светом девичьих глаз, все они слушались ее, как дети.

— Наша девушка-локтр, — с восхищением говорили джигиты, указывая на тарантас.

— Иди к девушхе-локтру, она перевяжет тебе руку, — слышалось среди солдат.

Как тут не гордиться Нуруму! Полюбившаяся всем «девушка-локтр»— не только его хорошая знакомая, но и близкий, родной человек. Он готов все сделать ради нее и старается держаться со своей десяткой поближе к тарантасу. Уйдет отряд вперед — Нурум придерживает коня, ждет, пока догонит обоз. Если же обоз уходит вперед, десятка Нурума догоняет его. Весь обоз с продовольствием, боеприпасами, походной кухней, с девушкой плотно оцепили солдаты.

Впереди в бескрайней степи замаячил одинокий всадник,

— Верховой несется навстречу!..

— Смотри: солдат!

— Да ну! Обыкновенный путник!

Солдаты оживились, вытянули шеи, уставились вдаль.

Впереди возвышался небольшой холм, через который тянулась дорога. Всадник ходко спускался по западному склону холма. Вскоре стало ясно, что это военный: одежда удобно облегала его, посадка легкая, кавалерийская, за спиной моталась винтовка.

— Охотник скачет! — решили вслух некоторые.

Между тем всадник повернул коня прямо к ним и, показывая, что очень спешит, он пускал коня то в намет, то крупной рысью.

— Нурум, бери одного из джигитов и скачи навстречу. Разузнай, военный ли? Если начнет расспрашивать, веди его ко мне, — приказал Жоламанов.

Хотя загадочный всадник выскочил откуда-то сбоку, сотник предполагал, что он из Уила. Через несколько минут отпали всякие сомнения: вёадник был военным. На нем была шинель, на боку висела сабля, всем своим обликом он походил на офицера. Нуруму показалось, что он даже поднес руку к виску, отдавая честь. «Кто он такой? Не гонец ли главарей Уила? Или разведчик? Хочет разузнать наш путь?..»

Из сотни Орака, ушедшей далеко вперед, прискакал к Жоламанову джигит, чтобы узнать, что за всадник. Солдат из третьей сотни не успел доскакать, как Нурум привел путника к Жоламанову.

Всадник оказался хорошо слаженным, коренастым джигитом с холеными черными усами. Глядел он открыто, смело и, судя по всему, был не робкого десятка.

— Счастливого вам пути, граждане! — обратился он ко всем, а Жоламанову отдал честь.

Цепким взглядом оглядев обступивших его джигитов, он стал ждать, что скажет командир.

Жоламанов был близок к братьям Алибековым, во всем равнялся на них. Он с самого начала был против жестокой палочной дисциплины среди казахских джигитов. На выходки буяна Жолмукана он старался смотреть сквозь пальцы, за что руководители штаба разжаловали его в рядовые. Но в день «большого бунта» Жоламанов решил смирных, чумазых казахских джигитов, за которых он всюду, где мог, заступался, повести в поход за свободу. Мамбет пользовался среди солдат большим весом, но был излишне горяч, не раздумывая, все ломал и рушил на своем пути. Жоламанов, напротив, был сдержан, рассудителен. Он решил расспросить всадника, а потом доложить Мамбету. «Не может быть, что это случайная встреча», — подумал Жоламанов.