Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

— Ну да! — кричал Петя, — выхожу на стук, а они, здрасте вам, с двумя собаками, Маруськой и Марленой.

— И бабушку потащили?

— И меня, старую, повезли! — всплескивала руками бабушка и заходилась мелким старческим смехом.

— Ну, знаете, — возмутилась Татка, — вам хорошо иронизировать, а мы-то перепугались! Кругом только и слышно: газовая атака, газовая атака!

Они заразили паникой Петину жену и его самого, намочили простыню и с мокрой простыней полезли в подвал. Разместились среди кадушек, бутылей и ящиков с овощами, закрыли тугую дверь, повесили сверху простыню и при свете керосиновой лампы стали ждать обещанной газовой атаки. Ночь так просидели, на утро стали задыхаться — газы!

Первой не выдержала Татка. Ослабевшими руками она стала дергать дверь.

— Куда?! — истошно завопила тетя Ляля.

— Да если уж помирать, — билась возле заевшей двери Татка, — так хоть на воле! Не в гнусном же подвале!

Дверь грохнулась о стену, распахнулась, Татка пулей влетела наверх. А во дворе светит мирное солнышко, прыгают воробушки, на ступеньках дома сладко почивают мудрые большие собаки Марлена и Каир. Они упрямо не пожелали лезть за ненормальными хозяевами в подвал.

Тогда на Татку напал смех. Она схватилась за живот, согнулась пополам, повалилась на газон. Остальные толпились возле двери и с ужасом смотрели на начавшиеся у нее корчи.

— Да вылезайте, вылезайте! — кричала она, — вы от собственных газов там задыхаетесь!

Щурясь от яркого света, они выбрались один за другим на воздух, и Таткино веселье передалось всем.

— Ох, не могу, уморили, — стонала бабушка, прислонясь к стене дома, — эдак-то в восемьдесят три года смеяться уже и грешно!

Собаки заливались веселым лаем.

После обеда Петя погрузил всех в свой автомобиль и повез в Париж. Держаться все же решили пока вместе, ночевали у мамы. Наутро приехали мы.

Начала отсчитывать часы и дни Странная война. Она так и называлась La drole de guerre. Гитлер не торопился нападать на Францию. И загомонила в надежде обывательская среда: «А может, и не нападет, а может, «волк» решил направить удар на Восток, на красных? И хорошо, если так, и славно…» Русских эмигрантов стали не то чтобы притеснять, но как-то испытующе косо на них поглядывать. А когда на эмигранта лишний раз косо глянут, он уже Бог весть что готов подумать, вывести из одного косого взгляда целую философию и утратить под ногами почву. Очень ранима душа эмигранта. Чуть задень, чуть тронь — готово! Слухи, паника, нервы ни к черту, руки сами тянутся покидать в чемодан самые необходимые вещи и держать наготове. И хотя знает наверняка эмигрант, что бежать ему некуда, а успокаивает собранный чемоданчик, позволяет сохранить чувство собственного достоинства. Вызов даже скрытый прочитывается в этом собранном чемодане: дескать, захочу и уеду!

А тем временем наших ребят вызывали в комиссариаты.

Мобилизация русских была обставлена вполне благопристойно, исключительно на добровольных началах. Никто никого не принуждал. Лишь намекали прозрачно, что в случае отказа от службы во французской армии придется расстаться с видом на жительство. Отказов от мобилизации не было.

Странно было видеть в непривычном военном обмундировании Петю, Марка, Олега… Один за другим уходили наши мальчики на войну. Андрей Гауф, Денис Давыдов, Панкрат. И Сережу призвали, но ему предстояло надеть солдатскую форму через год. Еще целый год! Целый год ждать, пока подойдет время его призыва! Еще целая жизнь впереди! Мы вернулись к обязанностям в ресторане.

Сережа и Макаров разрывались теперь на части. Их помощника Антошу мобилизовали. Изредка приходил мыть посуду Слюсарев, но только когда был трезвым. Я продолжала обслуживать зал одна. Продукты в Париже еще не иссякли, и если бы не тревога за маму (она опять слегла), то дела наши шли не так уж плохо.

И меня, и Сережу не покидало чувство какой-то раздвоенности. В самом слове «война» уже заключено было нечто грозное. К этому грозному надо было как-то готовиться, но мы не знали — как. Мы ничего не предпринимали, да и война-то это была не наша. Причем тут мы, если воюют Германия и Франция? Через месяц Петя прислал с позиций фотографию. Несколько солдатиков целятся с колена прямо в объектив, рожи у всех сытые, веселые. Петька дурашливо тянется, держит под козырек, пузо выпячено. Балаган, да и только. Сережа и так и сяк вертел эту фотографию, ничего не говорил, только желваки ходили под скулами.

Продолжала встречаться спортгруппа, хотя спортом уже никто не занимался, равно как и политикой. Маша суетилась, хватала всех по очереди за руки, уводила в уголок, убеждала: