Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

И снова Париж. Возвратилась с Атлантики и младоросская спортгруппа. С этого времени я зачастила на улицу Дальре. Татка же, напротив, стала ходить от случая к случаю, потом бросила — не прижилась.

В ближайшее воскресенье отправилась навестить Татьяну Алексеевну. Позвонила у знакомой двери. Открыла новая гувернантка Франсин, Маргарита Ивановна. Существо безбровое, длинноносое и невероятно плаксивое. Я ее и прежде встречала в этом доме.

Грохот падающего стула, вихрь — Фроська бросилась мне на шею.

— Моя Наташа пришла! Моя дорогая fillette [38] Девчонка. ( франц .). !

— Франсин, разве можно так шуметь! — накуксилась Маргарита Ивановна, — у меня может начаться мигрень.

От нее я узнала все новости. Няня Стефа уехала в Польшу к сыну. Татьяне время от времени делают мелкие операции. Вот и сегодня она ушла на массаж.

В перерывах, когда Фросенька убегала в детскую принести показать новую куклу или пригоршню стеклянных шариков, Маргарита Ивановна, наполняя слезами глаза, жаловалась на Татьяну, на ее вконец испорченный характер.

— Она стала такая нервная, такая резкая. Срывается, кричит. Невыносимо, невыносимо…

Мне тяжело было находиться в этой квартире. Сколько воспоминаний! Там, у окна, чтобы лучше видеть работу, любила сидеть Оленька. Приходила няня Стефа, складывала руки под передником, спрашивала: «Девочки, а не пора ли нам отведать горячих коржиков?»

Заглянула в комнату, где была наша мастерская. Заброшено, пусто. С голых болванок некому даже пыль стереть. Поиграла часок с Франсин и ушла. Татьяны Алексеевны так и не дождалась.

Нам больше не суждено было встретиться. Еще два раза приходила и всякий раз не заставала ее, и только от общих знакомых стороной доносилось, что живет Татьяна Алексеевна тихо, замкнуто, почти никого не принимает, все свободное время отдает мужу и дочери.

Во время войны Бертран дю Плесси погиб на линии Мажино. В 1945 году, забрав Фросеньку, Татьяна Алексеевна навсегда уехала из Парижа к отцу в Америку.

Не та мастерская. — Стерники. — Судьба. — Сережа

В эту большую французскую мастерскую я пришла по объявлению. Хозяин, типичный чернявый француз, весьма любезен:

— Я возьму вас на пробу, на два дня. Вот фетровые колпаки, фасоны придумайте сами. Когда шляпы будут готовы, принесите показать, — он позвал кого-то, — Жанин, найдите для новой работницы место, покажите, где болванки, сушилка и прочее.

Мастерская — необъятная комната с подсобками. Жара, духота, шум. Работниц много, работают парами. Мастерица первой руки, мастерица второй руки. Между парами ни дружбы, ни мира. Первой руке не выгодно, чтобы вторая обогнала. Конкуренция, борьба за место. Между работницами бегают, разрываются на части арпетки. Этих и вовсе держат в черном теле. Подай, принеси, нагрей, просуши! Учить их чему-нибудь и в голову никому не приходит. Ох, долог, труден путь от арпетки до мастерицы первой руки. Как не вспомнить мою дорогую Татьяну!

Ко мне подходит кудрявая девочка лет пятнадцати:

— Отнести в сушилку?

— Нет, подожди, я еще не кончила натягивать фетр. Ты умеешь это делать?

Она отрицательно мотает головой, тугие локоны шлепают по щекам.

— Смотри, тянешь, потом закрепляешь гвоздиками и тянешь дальше. Если потянуть сразу резко, можно порвать фетр.

Рядом с нами работает мастерица с жилистыми руками и сутулой спиной, смотрит неодобрительно. Я закончила, девочка благодарно улыбнулась и унесла заготовку в сушилку. Локоны так и плясали над ее тонкой шейкой. Я взяла следующий колпак. Что бы такое интересное придумать?

— Хорошо, — похвалил через два дня хозяин. — Сделано со вкусом, есть линия. Я вас беру, только учтите, работать придется в два раза быстрей.

Вечером я пришла домой и сказала маме, что на работу меня не взяли. Молча поела, больше ковырялась в тарелке, молча ушла к себе. Не зажигая света, бросилась на кровать тихо плакать в тряпочку. Не взяли…

Еще как взяли! Даже похвалили. Завтра можно идти и приступать к работе. И платят прилично.

Но я не пойду. Я постыдно, трусливо сбежала. Даже за деньгами за два пробных дня не пойду. Не смогу. Я не выдержу там!

Зажегся свет, вошла мама.

— По какому случаю рев?

— По случаю вранья, — ответила я глухо в подушку.

— Тебя приняли, — догадалась мама, — тебя приняли, но ты не хочешь там работать.

Я промолчала. Мама села рядом, повернула к себе мое заплаканное лицо. Я прижалась к ее ладони и стала рассказывать все по порядку. Мама внимательно слушала и вытирала краем простыни каждую мою слезищу.