Дэвид Бейкер - Путь слез

– В сей прекрасный день я поведаю тебе и всем любознательным о мыслях Аристотеля, как о них написано в самых уважаемых учебниках по логике.

Не успел Петер продолжить речь, как с хвоста колонны заскулил недовольный голос:

– Ох, нет! Можешь ты рассказать нам о чем-то другом?

– А могу я поинтересоваться, кто ко мне обращается?

На притворно-злобный взгляд, который он бросил через плечо, ответа не последовало. Только чириканье случайной птицы нарушило тишину. Петер повернулся к Карлу и подмигнул ему, прежде чем откашлялся и продолжил.

– Наверное, я и впрямь преподам вам сейчас нечто иное. Что-то мне расхотелось говорить об Аристотеле сегодня.

Итак, вплоть до самого полдня он прошагал, по памяти читая им из Боэция и святого Августина, в простоте душевной ничего не ведая о скуке своих подопечных. Большая часть слушателей изо всех сил старались улизнуть от надоедливого рассказчика; Лотар первым набил уши травой. Некоторые даже изловчились и незаметно поддали Карлу под зад, чтобы впредь он воздерживался от подобных просьб! Наконец Петер повернулся, ухмыльнулся уставшим детям и приготовился продолжать.

Ничуть не впечатленная красноречием старика, Мария склонилась у обочины и сорвала несколько полевых цветов. Она подергала Петера за подол достаточно властно, чтобы выразить легкое недовольство:

– Папа Петер, хватит говорить, давай поедим.

– Ага, – пожаловался неопознанный голос. – Почему бы не наполнить рот пищей вместо слов?

– Будучи молодым священником, – насмешливо проговорит Петер, – я умолял одного древнего и особо скучного пастора сокращать проповеди. «Краткость – прекрасная замена способностей», наставлял я его. Возможно, мне следует прислушаться к собственным словам.

Высказывание несколько развеселило уставших путников, и они дружно плюхнулись на травную опушку при дороге. Вил поспешил разделить скудные порции солонины и потрохов, которые подала Карлу добрая хозяйка, и тщательно уделил каждому от пшеничного хлеба, который выпросил Ион-первый. После того, как все поели и немного отдохнули, Петер аккуратно засунул руку в потайной карман, который собственноручно пришил к изнанке платья, и вынул потрепанную складку свиной кожи. Медленно, почти благоговейно он развернул ее и нежно извлек три сухих, местами обугленных пергамента, хранимых внутри. Дети обступили священника тесным кольцом, пока он трепетно раскладывал таинственный лист у себя на колене.

– Только самым дорогим друзьям показываю я сии свои сокровища. Как вы уже знаете, многие годы я провел в монашестве, дав обет служить переписчиком, и, будучи таковым, провел года, склонившись над столом и нанося Слово Божье на свитки вроде этого.

Но, увы, однажды холодной зимней ночью один из послушников нерадиво следил за тлеющими угольями, и его кровать загорелась. Ему не удалось погасить пламя, и вскоре огонь охватил все покои и превратил целый монастырь в горящую печь. Самое ужасное, что послушники спали возле скриптория, и в считанные минуты от вековой работы остались только дым и хрупкий пепел. Я отбросил бесполезное ведро с водой, чтобы спасти эти страницы Священного Писания из горящей Библии, а этот обугленный лист – из книг Аристотеля.

В обеих руках, между большим и указательным пальцами, Петер держал по странице.

– Вот мое ценнейшее достояние: отрывок из Псалмов в правой руке, и чуть ли не целая страница из 1 Послания к Коринфянам – в левой. Бедный Аристотель так сильно претерпел, что, боюсь, его лучше оставить лежать на коленях, а не то он вконец рассыплется. Я дал обет, что однажды научусь, как вернуть целостность этим страницам.

Петер трогательно вернул страницу Аристотеля обратно на место, и разложил на коленях листы Писания. Дети пытливо склонялись над ним все теснее и теснее, вытягивая шеи и пихая друг дружку, словно выводок любопытных котят, которые наблюдают как травинка колыхается от присевшей на нее бабочки. Большая часть их никогда не видела ни единого слова на письме, и они притихли при виде стольких удивительных письмен сразу. Вдруг один мальчик потянулся к пергаменту своим замызганным пальцем.

– Но-но, сын мой, – по-доброму окликнул его Петер, – твой указатель лучше сначала искупать.

Мальчик тут же сунул палец в рот и показал его улыбающемуся священнику. Он медленно, боязливо протянул палец к неведомым знакам. Прикоснувшись к бумаге, он на мгновенье отпрянул, ожидая, что какая-то сила может обрушиться на него. Прежде чем снова склониться над бумагой, он посмотрел на Петера – для ободрения. На этот раз его палец стал водить по линиям буквы А. Покончив с ней, он ухмыльнулся и пошел далее по всем остальным буквам, а Петер произносил их вслух.