Хидыр Дерьяев - Судьба (книга четвёртая)

— А ты сиди да слушай! — оборвала её Оразсолтан-эдже. — Не с тобой говорю, с Торлы-джаном говорю! Сто камней не надо, чтобы арбу опрокинуть, одного достаточно!.. Сынок, Торлы-джан, вот эта неразумная, которая только хихикает и умного слова слушать не желает… она сама рассказывала мне, как дважды ты её от смерти лютой спасал. А я слушала — и плакала, плакала… — Оразсолтан-эдже хлюпнула носом, потащила конец платка к глазам. — Да будет долгой твоя жизнь, сынок, да не увидят твои глаза зла! Теперь ты моим вторым сыном стал, Узук тебе — как сестра. Дай ты сестре своей разумный совет. Не нужна женщине государственная служба. Пусть она хоть за кого-нибудь замуж выходит и дома сидит!

Узук расхохоталась.

— Ви, мамочка, что ты говоришь! Если никто не берёт, что ж ты мне насильно прикажешь женить на себе кого-нибудь?

— Вот всегда так! — пожаловалась Оразсолтан-эдже. — Хи-хи да ха-ха! Хоть бы смеялась потише, как женщины смеются, рот рукой прикрывая, а то на всю улицу слышно — подумают, из мейханы дочка старой

Оразсолтан пришла, гулякой стала! Женихов ей, видите ли, не хватает!

— Правда, мама, никто не берёт.

— Не берёт! Ещё как потащут! Глаза свои сурьмой подведут, чтобы перед тобой покрасивее показаться! Чем тебе, глупой курице, Черкез-ишан плох?

— Черкез-ишан в большом авторитете у власти, — вставил и Торлы. — Человек он деликатный, образованный, верный слову. Если он «да» сказал, раздумывать не надо.

Узук досадливо поморщилась.

— Вы говорите так, словно для женщины весь смысл жизни заключается в том, чтобы побыстрее замужней стать.

— А тебе какой ещё смысл нужен? — Оразсолтан-эдже сердито взглянула на дочь.

— Да, конечно, слепому дела нет до того, что свечи подешевели, — кивнула Узук. — Когда-то и я в потёмках жила. А теперь считаю, что торопиться с замужеством не стоит. Это, мама, не тесто замесить: один замес не удался — другой сразу же можно сделать. Тут крепко думать надо, прежде чем косу за спину перебрасывать.

— Долго думать-то собираешься? Не докрасовалась бы ты, девушка, до седой косы!

— Кто полюбит, возьмёт и седую. А думать, что ж — и год думай, и два, сколько ни думай, всё мало будет. Телёнка на базаре покупают — и то ходят вокруг него три часа, ощупывают да осматривают, гадая, какая из него корова получится. И кроме всего, скажу тебе, хочу учиться дальше, потому что очень мне учёба нравится.

Оразсолтан-эдже понурилась. «У бедняка и деньги — грош и жена — вдова, — подумала она. — В старые времена злодеи пришли, вырвали у меня дочку из рук и уволокли. В нынешние времена из моих рук её власть отнимает, разрешая всякие вольности. Эх-хе, что делать буду с такими непокорными детьми? А может, так и надо терпеть? Может, они правы, а не я?»

— Не сердитесь на дочку, Оразсолтан-эдже, — заговорил Торлы, — не принуждайте её спешить. Кто на молоке обжёгся, тот и на воду дует. Вот Берды нехорошо поступил…

— Об этом не будем говорить! — жёстко сказала Узук. — Если бы человек для человека делал столько, сколько для меня сделал Берды, во всём мире воцарилось бы благополучие. Его первая любовь с чёрным песком сме… смеша… — она не смогла продолжать и отвернулась, больно прикусив губу.

Оразсолтан-эдже взглянула на дочку, покачала головой и побрела из комнаты.

Узук откашлялась, стыдясь минутной слабости, сухо и деловито сказала:

— Давно хотела поговорить с тобой, Торлы, об одном деле. Думаю, уместно будет, если скажу сейчас.

— Говори, говори, послушаем, — согласился Торлы охотно.

— Разговор будет не очень приятный, — честно предупредила Узук, — но начну я немножко издали. То добро, которое ты, Торлы, сделал для меня, всегда остаётся добром, и благодарность за него я сохраню в своём сердце на всю свою жизнь — короткая она будет или длинная, всё равно. Тот огонь, в который мы оба с тобой попали и из которого чудом спаслись, породнил нас в те тяжёлые дни, и сегодня я считаю себя твоей сестрой. Послушай свою сестру, Торлы, и не прими как обиду её слова, если они покажутся тебе немножко угловатыми и колючими.

Разговор начинался странный, и Торлы внутренне подобрался, подумал: «Оразсолтан-эдже вернулась бы, что ли», А Узук продолжала:

— Я тебе скажу о Ленине. Ты слышал это имя? — Торлы кивнул. — Ленин много лет боролся против царской власти, вытерпел столько мук и лишений, что малая доля их упади на Кап-гору — гора не выдержит и рассыплется чёрным песком. А Ленин выдержал. И в ссылку его ссылали, где такие морозы, что глаза замерзают, льдинками становятся. И в тюрьму сажали — в самую большую и тёмную, где только раз в год на одну минуту солнце видно. И враги всякие стреляли в него своими чёрными пулями. И родину ему покидать приходилось, скитался он, как каландар, по чужим краям. Если бы он свою личную выгоду преследовал, царь его сделал бы самым близким своим советником, потому что Ленин такой умный человек, какие в тысячу лет один раз на землю приходят. Но он терпел все неслыханные мучения не для себя, а для бедного народа, боролся за светлую долю для таких людей, как ты и как я. Ленин сделал Советскую власть, вскормил её, как птица Феникс, кровью собственного сердца. Для тебя, Торлы, вскормил! А что делаешь ты? Ты, как дивана, бросаешь в пыль кусок поданной тебе лепёшки и грызёшь сухой кизяк. Ты оказался врагом Советской власти, брат мой Торлы!