Владислав Глинка - Повесть о Сергее Непейцыне

«Вот и кончилось дяденькино счастье, — думал он. — Что за подлая штука судьба! Уж он ли не заслужил хорошего?..»

Потом Фома улегся спать в тарантасе, а Филя стал накрывать к барскому ужину.

— Что еще рассказывал? — спросил Непейцын.

— Легко ль из него слово вытянуть? — отозвался Филя. — Сказал, что барыня тихая была, жалостливая, что Семен Степанович ее грамоте учил, книжки ей читал, что сказки Ненилины слушать любила. Горюют люди про нее…

В это время опять загремело кольцо у калитки.

— Кого еще несет?! — заворчал Филя. — Верно, Терешка…

Он не ошибся. В скупом свете сумерек Сергей увидел, как проворно вскочил во двор Терентий. Но Филя не пустил его дальше. До Непейцына доносился оживленный голос и смех шорника, видно было, как размахивает руками, в чем-то убеждая Филю, который только отрицательно мотал головой.

Выпроводив гостя, Филя вернулся в горницу и, не дожидаясь вопроса, сказал:

— На свое занятие сманивать приходил, от мастера-англичана, которого намедни у него ж в мастерской встретил. Зашла речь про дуговую упряжь, я кое-что присоветовал. Англичану и полюбилось. А Терешка насказал про работу с ногой вашей да про столярство. Вот и загорелось, чтоб шел к нему мастером.

— А ты что ж?

— Помилуйте, что же мне, как блохе, с дела на дело скакать? Я столярное художество люблю. Будет в Туле возможность — им займусь. А еще, Сергей Васильевич, сказать хочу… Слышал, как с дяденькой вы за преданность меня хвалили, и со стыда сгорел. Конечно, я предан… Но хоть и вольный теперь человек, но душа моя прежняя, робкая осталась. Вам, как барину, может, того не понять. А я вижу, как нашего брата, простого человека, без заступы везде обижают. Куда же я пойду?..

Назавтра Филя с Фомой взялись за увязку тюков на тарантасе, а Непейцын отправился с прощальным визитом к Верещагиным. Знакомые, которых встретил на корпусном дворе — офицеры, учителя, дядьки-унтера из каморы, — все удивлялись, ахали, видя его на двух ногах. И Николай Васильевич с Марьей Кондратьевной восхищались кулибинским изобретением и желали счастливой службы.

Только когда вышел от Верещагиных, то подумал, что ничего не узнал про Соню… Но, может, так и лучше? Скорее забудешь ее. Наступает новая полоса жизни. С юностью начисто покончено, двадцать один год вот-вот стукнет…

— Здравствуй, Славянин! — сказал кто-то, и, подняв глаза от досок тротуара, Сергей увидел учителя Громеницкого, которого еще не встречал по приезде.

— Здравия желаю, Петр Васильевич! — сказал он радостно. И подумал: «Вот у кого про Радищева спрошу. Все-таки дяденьке что-то расскажу отвлекающее, хоть и не веселое».

Громеницкий постарел, пополнел и держал в руке рогожный кулек с какой-то снедью.

— Жена нездорова, — пояснил он. Но вслед за тем улыбнулся: — А я, представь, как про твою рану услышал, не раз думал, что еще у римлянина, почти тезки твоего, Марка Сергия, вместо потерянной на войне руки была приспособлена железная, и он с нею Кремону осаждал. Как же в наше-то время юноша на деревяшке скакать будет? И вдруг бежит сейчас навстречу дядька унтер Тимофеев и сказывает, что ты на форменной ноге в корпус пришел. Какой немец или англичанин делал?

Сергей рассказал все о своей ноге и спросил, о каком римлянине с железной рукой упомянул учитель.

— Плиний пишет, что доблестный Марк Сергий Сил был ранен двадцать три раза, — начал Громеницкий, и от этой фразы в памяти Непейцына встал их класс, жадно слушающий древнюю историю. А учитель продолжал: — Во время Второй Пунической войны потерял в боях обе руки, что не помешало ему бежать из карфагенского плена… Но ты-то, сделай милость, не воюй больше, хватит с тебя, — улыбнулся Громеницкий. — Не во всем надобно и древним героям подражать. Тем более, что правнуком Марка Сила был Катилина, а не дай тебе бог такого правнука. Ты еще о Катилине что нибудь помнишь?

— Как же! — отвечал Сергей. — Был под судом за стяжательство при управлении Африкой, собой страшен и не тверд на ногах, устроил заговор, его обличал Цицерон, пал в бою с войсками Сената…

— Вот спасибо! — совсем расцвел учитель, — Право, молодец!

Непейцын решился:

— А теперь, Петр Васильевич, хочу вас спросить о новом времени, про судьбу господина Радищева.

Лицо Громеницкого вытянулось, он опасливо осмотрелся вокруг. Но они стояли у корпусного забора и кругом было пусто.