Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

— Уж очень глубокомысленную беседу мы завели с вами — улыбнулся зодчий. — Давайте поговорим о чем-нибудь другом, не таком печальном. Ведь и в Герате мы света белого не видели, и наши сердца томились во тьме печали.

Харунбек тоже улыбнулся. Ему хотелось продолжить беседу о хуруфитах, говорить о священных и дорогих для него идеях, о возвышенных порывах души, но он понял, что зодчему тяжело сейчас слышать его речи, и умолк. Молчал и зодчий. Он думал о том, что теперь среди народа, а особенно среди учащихся медресе и среди мелких ремесленников, растет интерес к суфизму, а отсюда и к хуруфитам. И сын его, Низамеддин, тоже попал в этот водоворот. И поплатился за это жизнью.

Бадия наблюдала за оживленно беседующими отцом и Харунбеком. Она заметила характерную жестикуляцию отца, свидетельствующую, что разговор идет о весьма важных предметах. И села поближе. Услышав имя Фазлуллаха, произнесенное Харунбеком, Бадия сочла возможным вмешаться в разговор.

— Божественность помыслов воплощена в простом народе, и личность, отмеченная господом, озаренная его светом, выше любого властителя. Брат говорил, что господин Фазлуллах и есть такой человек. Но тайная группа хуруфитов не сумела сплотить вокруг себя силы, и представители ее в одиночку поднимали меч против государя. Они поторопились, они действовали необдуманно. Ведь государи всесильны. Недаром же Ми-раншаха называли змеиным шахом, а уж Шахрух — настоящий дракон.

— Прекрасно сказано, — одобрительно улыбнулся Харунбек.

— Хорошо, что повсюду только пески и никто не услышит твоих слов, — укоризненно заметил зодчий. — Если бы ты сказала такое в Герате, то тебе снесли бы голову раньше, чем твоему брату. О аллах! Каких же детей вырастил я! Прости меня и помилуй!

— Но ведь хуруфиты чисты помыслами и жаждут справедливости, они любят людей. И если бы молодые

— поняли это, то все стали бы хуруфитами, — улыбнулся Харунбек.

— Брат рассказывал мне, — подхватила Бадия, — каким пыткам подверг поэта Насими правитель Халеба Яшбек. А Яшбек был подвластен царевичу Султану Мусаиду… Поэт погиб, но был и остается героем.

— Господин Лутфи говорил мне, — произнес зодчий, хоть за минуту до того решил не вмешиваться в разговор, — что Насими писал не как мирские поэты, по скрытому содержанию своему стихи его посвящены пути истины, они — суфийского толка. Поэтому тимуриды и уничтожили Насими и его учителя Фазлуллаха. И потому-то хуруфиты покушались на жизнь Шахруха.

— А Мир-Касым был выслан из Герата, — продолжал Харунбек. — Но Байсункур-мирза гордился великим творением его, «Шахнаме», и искренне любил своего учителя Мир-Касыма Анвара. Да и Улугбек был его близким другом, и все же на долю Мир-Касыма Анвара выпали черные дни. Как, впрочем, и на вашу долю, устад. Но поэт нашел убежище и покровительство у Улугбека. Улугбек чтит его, верит ему.

— Брат рассказывал, — снова начала Бадия, с опаской взглянув на отца, — что еще при жизни Амира Тимура народ его ненавидел. Сын хорезмского народа, мавляна Ахмад, преисполненный болью и гневом за свой народ, который истребляли захватчики, посеял ячмень на месте сровненного с землей города Ургенча и от имени безвинно погибших проклял завоевателя в таких стихах:

— Зря ты повторяешь эти гневные строчки. Да и я что-то слишком разговорился, — строго заметил зодчий дочери. — Мы с твоей матерью уже прожили свое, а ты не губи свою молодость, помни, такие слова и мысли к хорошему не приведут! Не зря мудрые люди утверждают: «Общаясь с воином, держи в руках секиру». А царевичи не станут и разговаривать с нами. По одному их знаку наши головы слетят с плеч. Будь осторожна, дочь моя, не говори лишнего.

— Верно, верно, — поддержал его Харунбек, — я согласен с замечаниями устада.

Смущенная своей дерзостью, Бадия потупила голову.

Зодчий заговорил о другом, скорее, сделал попытку заговорить о другом:

— Представители царского дома творят жестокости и, видя, что это наносит прямой ущерб государству, пытаются взвалить вину на других, чтобы самим остаться в стороне. Тут и начинается размен ферзя либо жертва слона. Так случалось не раз, и вот теперь, в Ферганском сражении, погибло множество народу, на берегах Сайхуна бедность и нищета. По воле господа не уродила и земля. И тут-то объявили, что этот не вовремя начатый поход — затея Якуббека, — вину свалили на него и голову отсекли тоже ему. Да и вообще за последнее время много достойных людей обвинили в хуруфизме и выслали из Хорасана. Это тоже во вред государству. Убежден, что вину за это свалят в конце концов на Мухаммада Аргуна. И будет расплачиваться он. Царевичи умело скрывают от народа свои преступления. И призывают к ответу какого-нибудь визиря или военачальника. А сами пируют, предаются разврату и продолжают господствовать…