Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

— Расскажу потом, — неохотно отозвался арбакеш.

Они бегом догнали арбы и уселись на свои места.

Бадия внимательно рассматривала арбакеша. Оказывается, он знает, что вовсе она не юноша, и к тому же без страха, собственной рукой расправился со злодеями. Ей чудилось, будто она видит перед собой не простого человека, а богатыря, подобного неутомимым в битве и отважным Джалаллиддину Мангуберди и Тимуру Малику, которые громили врага, брали приступом крепости. Она догадывалась, что на душе у этого человека есть какая-то тайна и он ревниво хранит ее. Сидя рядом с отцом, Бадия время от времени исподтишка поглядывала на Харунбека.

И снова перед путниками простирались степи да пустыни. То, что произошло у степного колодца, камнем лежало у каждого на сердце. Все молча сидели в раздумье.

— Не из Майманы ли вы? — спросил зодчий у Харунбека.

— Да, устад, из Майманы.

— А в караван-сарае вы сказали, что из Бало Мургаба.

— Отчасти и из Бало Мургаба… Там у меня братья, родственники. Жил я и в Бухаре, и в Шахрисябзе, и в Самарканде, и в Балхе, и в Калласаркоре, Оби Кайсаре, Давлатабаде. При случае и называю эти места.

— Оказывается, вы повидали немало городов, — сказал зодчий, — наверное, в качестве арбакеша побывали во всех этих местах?

— Не без того. Но вообще-то я, как и мой отец, — ткач.

Сердце зодчего замерло. Он внимательно разглядывал арбакеша. «Харун-ткач?!»

Незнакомцы, назвавшие себя чабанами, почтительное внимание Абдулазиза в Андхуде, Харунбек-ткач — слишком много переживаний обрушилось на старика зодчего. Да и вообще кругом одно горе. Шутка ли, ведь не двух овечек зарезали в степи — умертвили двоих, — вот что пугало и волновало его. Харунбек говорит, что размозжена голова змеи. Может быть, и змеи, но для зодчего, в жизни своей не обидевшего и мухи, это хладнокровное убийство стало огромным потрясением. Смерть сына — да можно ли смириться с этим! А вот случай на празднике у подножия Кухисиёха, когда его родная дочь заколола напавшего на нее негодяя! Всю жизнь зодчий не знал другого дела, кроме строительства, расчетов, кроме радости созидания, и был сейчас растерян и испуган.

— Ничего не бойтесь, отец, по словам арбакеша, голова змеи размозжена, и нам ничто не угрожает, — обратилась к нему Бадия.

Зодчий вздрогнул.

— Что? Что ты сказала?

— Я говорю, что наши преследователи были разбойниками, а не мирными чабанами. Ну скажите сами, к чему чабанам столько яда, кинжалов, фальшивых бород?

— А может, они преследовали не нас, не нам собирались мстить?

— А если и не нам, если даже другим? Все равно мы не могли этого допустить. Иначе бы зачем Байсункур послал с нами своих охотников? Теперь я верю, что он хотел уберечь нас. Наш враг не Байсункур-мирза, и слова его оказались правдой. А этих двух пригнала сюда их собственная смерть.

— Ты говоришь так, словно ты не дочь зодчего, а дочь палача.

Бадия потупила глаза.

— Пройдут ли когда-нибудь эти черные дни, о великий боже! Каюсь в грехах своих перед тобою, прости нас, владыка, и помилуй, — прошептал зодчий.

— Пройдут и эти черные дни, — вмешалась в разговор Масума-бека. — Говорят же мудрые люди, что если пятнадцать дней в месяце были черными, то следующие пятнадцать будут светлыми. — Уже давно, затаив дыхание, она прислушивалась к разговору, осторожно поддерживая кувшин с шурпой, боясь ее расплескать.

— Если бы они не убили моего брата, разве я стала бы такой жестокой? — заметила Бадия.

— Успокойся, дочка, и помни, что ты у нас одна, ты нам теперь и дочь и сын. Хватит проливать кровь. Все от бога, молись всевышнему, кайся в грехах своих.

Бадия опустила голову и зашептала что-то, и, желая успокоить отца, трижды промолвила: «Каюсь, господи!»

А вокруг тянулись бескрайние пески. Огибая темнобурые холмы, медленно ползут три арбы.

Тишина. Высунув голову из-под полога арбы, Бадия пристально разглядывает все вокруг. Ни души, ни единой птицы в небе. Безжалостно палит солнце, лошади все в мыле, они тянут арбы из последних сил.

— Мургабские кони непригодны для пустыни, — обратился к зодчему Харунбек. — Для песков хороши явмутские, те гораздо выносливее. Вот у них были явмутские кони. Видать, хозяева знали, что придется скакать через пески. Жаль только, они непригодны для арб.

Зодчий и Бадия молча слушали Харунбека.

— Девочка права — этих людей пригнала сюда их собственная смерть, — снова заговорил Харунбек, с сочувствием глядя на зодчего. — Они преследовали нас, искали нашей смерти. Я ра: згадал это сразу. Вас выслали, как человека опасного для двора. И в Бухаре, ради всего святого, будьте осторожны, не вмешивайтесь в политику. Уж если они решились убрать вас, то нужно стать невидимым, ни в коем случае не сыпать соли на их раны. Государи не вечны. А вы живите тихо, пока не взойдет на трон кто-нибудь из царевичей. Каждый новый государь старается на первых порах делать добро, показать всем, что любит, мол, свой народ, готов наобещать людям невесть чего. Только потом приходит и тщеславие, и любовь к пирам, разгулу. И тогда снова наступают черные дни.