Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

Светозар измерил брата внимательным и одновременно веселым глазом.

— Ты рассчитываешь на нее?

— А почему бы и нет?

— Думаю, это было лишь сказано, чтобы примирить то вече.

— Да нет, Светозар. Все, если хочешь знать, ждут твоего возвращения и уповают на тебя. Келагаст творит дела, недостойные князя, а князя-предводителя всей земли и подавно.

— Думаешь, я смогу прибрать его к рукам и поставить на место?

— Если представишь себя достойно, — а тебя, наверное, на это же и учили, чтобы являл именно так, — вече может и попросить Келагаста со стола, отдавши его тебе. Знай, народ недоволен им и князья окрестные также.

— В начальном роду племени дулебского есть свой наследник.

— Того наследника Келагаст не допустит уже к столу.

— На стол не зарюсь, брат, — откровенно сказал Радим.

— А в Волыни я тоже буду и к Келагасту приглянусь. Только не сейчас, погодя.

— Куда же сейчас путешествуешь?

— Пойду по Тиверии, затем заверну к уличам, еще потом — к брату Богданке на Втикач, к росам по Роси и, непременно, в Киев. Тот град на Днепре давно манит меня. А уже после Киева отправлюсь на Волынь.

— С собой кого берешь?

— А ни кого.

— Как?

— Не в поход же иду. Возьму гусли, смирную кобылицу и все. Будем отправляться только к теплу. Себя прокормлю гуслями, кобылицу — травой.

— Пустое задумал, — нахмурился князь. — Будешь отправляться землями, где леса и леса, а в этих лесах множество зверя всякого, еще хватает и татей. Как знаешь, а я же тебя не пущу. Возьми хоть несколько воинов, бери ногаты, другие доходы и еду, тогда уже и отправляйся. Княжеского рода, ибо ты есть. Как можешь кормить себя гуслями?

Был действительно изрядно возмущен и тверд. Видя то, Светозар не стал спорить с ним. Хочет, чтобы было так, пусть будет. Путь, правда, вон какой далекий. Не так уж безопасно вырваться в такую даль одному.

Некоторое время (и довольно длительное) путешествия Светозара и тех, что сопровождали его по Тиверской земли, не предвещали чего-то плохого. Более того можно бы сказать: были щедрые, как на смиренности, так и на раздоры. Стояла, ибо та пора, когда солнце светит красно и ясно, не так часто, как в передлетье, заволакивается небо и выпадают на землю плодоносные дожди. Зато деревья, цветы, травы вон как весело тянутся к солнцу, и земля становится от того веселья нарядной и приятной для глаза. Ей-богу, первые две недели только и делал, что вставал на отдых и наслаждался привольем, особенно на Медоборах, где есть и горы, и долины, поля и лес. Посмотрит в один конец — роскошество зеленой бесконечности, посмотрит в другой — снова бесконечность и соблазны в бесконечности. И сердце заходится от той роскоши земной. По горам кудрявятся одетые в зеленые одежды леса, по долинам гордится дозрелостью буйнотравье, особенно упоенные дарами Земли и Неба цветы между трав. Море зелени и море цветов между зелени. Белых, червленых, синих, желтых, что спаивают воздух благовониями, а естество человеческое — чувством блаженства.

Щедрый сердцем и веселый нравом, княжич не замыкался в себе и не оставался надолго со своими утехами. Беседовал с дружинниками, развлекался в беседах или брал в руки гусли и пел песни. Поэтому и дружинники довольно быстро привыкли к княжичу, которого до сих пор еще мало знали. На расположение отвечали расположением, на щедрость — щедростью. В пути были веселыми собеседниками, на привалах — заботливыми слугами, на привале, когда слишком темно — надежными охранниками. В жилище ночевали или где-то под лесом, не искали и убежища, даже палатки не всегда натягивали. Стелили на щедро устланном сене или траве постель и спали под открытым небом. А то свое очарование и свое приволье. Ложе и тех, кто на ложе, окутывала утепленная со дня и умиротворенная ночью тишина. Лишь время от времени, и то негромко нарушал ее конский храп. Больше ни звука с поля, как и из леса и с неба, что над полем и лесом. Такое бездонно-глубокое оно ранним летом и такое до боли чистое и соблазнительное! Ей-богу, такую чистоту и соблазн и отыскать невозможно. А сколько звезд в небе, а какие празднично веселые они! Не смирение — вознесение духа чувствуешь в себе от тех небесных празднеств. Были бы крылья, ей-богу, не удержался, снялся бы и полетел туда, чтобы прикоснуться к той таинственности или хотя бы поглядеть, какая она близко.

«Не спеши, — урезонивает себя княжич. — Забыл разве, как недавно было от того, когда хотел улететь? Радуйся, молодец, роскошью земли, она не хуже поднебесной».