Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

Дела земные, дела человеческие… Они всегда были и, видимо, будут ярмом на шее у людей. Да, дед Ярош всю свою жизнь, от отроческих лет до смерти только и делал, что сражался на поле боя, заботился о мощи земли и безопасности людей, отец Волот также. Теперь проникнутые этим, денно и нощно пекутся о том Радим, Богданко, тот самый Богданко, что обещал некогда сесть в такой земле, где народ заботился бы лишь о благе, а не о мече. Или они одни такие? Каждый живет тем в своем роде, в своем доме. Вот только и различие, что один печалится благами всей земли, народа, другой — благом и безопасностью гнезда своего, семьи своей, так сказать, малого государства.

«Даже я, — улыбнулся сам себе Светозар, — да, даже я, которому оставлено матерью гнездо, как говорят, ни тепло, ни холодно, — даже я проникся теми же заботами и теми же тревогами. Ибо все-таки ими был движим, когда отправлялся в эти путешествия, все-таки расцвет человеческий и благодать человеческая будят совесть и зовут к действию. Чего-то другого на земле, пожалуй, нет для всякого из нас, людей, и быть не может».

С этой уверенностью Светозар завершил застолье, с ней отошел ко сну. О том, что не давало покоя с тех пор, как имел беседу с Радимом в Черне, заговорил с Богданко на следующий день, тогда, когда были одни, без посторонних.

— Радим сказал мне, что народ антов, князья окольные не довольны Келагастом. Не скажешь ли, почему так? Я, как знаешь, наверное, определен вечем ему в советники. Очень возможно, что теперь, по завершении учебы в Константинополе, буду таковым при Келагасте, поэтому хотел бы знать.

— Радим относится к тем, кто недоволен Келагастом больше всего, должен бы пояснить, чем недоволен.

— Сказал попутно, а я не смог переспросить. Позже уже задумался и чувствую: не дает покоя тот намек.

— Будешь в Киеве, поинтересуешься этим у князя киевского, он был наиболее упорным в поединке с Келагастом, поэтому, как и Радим, знает точно. Я слышал только одним ухом, и с того, что слышал, выходит, будто размолвка между братом нашим Радимом, князем Киева и Келагастом встала из-за Тиры и морского пристанища в Тире.

— Посягал на нее?

— Говорю же, точно не знаю. Очень возможно, что и так.

Вот оно что! Не заговорил ли у Келагаста червяк, которого соседи больше всего полагаются: мне моего мало, мне подавай все? А это пробужденное зло непременно пробудит другое: это — твое, а это мое, сиди ты там, я буду сидеть здесь. От того пойдет распря в земле Трояновой, а ее антам только и не хватало. Надо, если так, идти к Келагасту и быть с Келагастом? Удержать такого от злонамеренных действий будет нелегко, а быть причастным к ним постыдно.

Смятение это не оставляло уже Светозара, и кто знает, не погнало бы вскоре в Киев, на беседу с князем Киевским, если бы дальнейшие встречи с Богданко и его семьей не растеребили в нем другие, те, что погнали в дальние странствия, порывы. Брат, будучи загруженный заботами княжества, оставил гостя отчей земли на сынов своих, а больше всего на Ярослава, который жил при отце и был десницей отца в делах княжеских. Он почти одних со Светозаром лет, к тому же склонный к беседе муж. И одно ему интересно, и второе, и третье. А поскольку и Светозар был тех же лет и такого же характера, то быстро сблизился с Ярославом. Когда пешком ходили на Втикач, спускались каменистым берегом к воде и подолгу засиживались над ней, беседуя, и когда садились на коней и отправлялись на окрестности — ближние или дальние. Княгиня только для вида ругала сына — как же можно исчезать так надолго, про себя радовалась, что деверь сблизился с сыном, ему мило у них и отрадно.

Ярослав больше, чем кто-либо, видел эту радость и сказал однажды:

— Отец давно грозился послать меня на восточные рубежи земли нашей, присмотреться, что делает там охрана и делает ли то, что велено. Хочешь, пойдем вдвоем, увидишь всю землю нашу.

— Это надолго?

— На неделю, не больше.

— Хорошо, поехали.

Думал про себя: где еще представится такая возможность — не только увидеть землю, какой отправишься, говорить с народом, что будет встречаться на пути, но и иметь под боком мужа, который поможет и увидеть все, что есть наилучшего, и поговорить с кем следует, и истолковать то, что потребует истолкования. Да, это же возможность из возможностей!

Оно так и было. Вот только ездили они не неделю — все три. Потому что Ярослав, как говорилось уже, принадлежал к тем, кто умеет увлечь беседой о соблазнительных и самых завидных уголках на земле Втикачской, а Светозар — к тем, кто не может разминуться с обольщениями. Были они, путники из стольного Детинца, и на речках, так густо пересекают землю Втикачскую, и на озерах, в селениях и сторожевых башнях, между народом и дальше от него — где-то на поляне лесной, при мирном костре или на берегу речки, озера, обжитых всего лишь дичью.