Вера Крыжановская: Фараон Мернефта

Когда разыгрался эпизод, решивший мою судьбу, двор находился в Танисе, который был любимым местопребыванием моего брата, фараона Рамзеса II.

Я была молодой девушкой, веселой, беззаботной, доброй, но слабохарактерной. Всеми любимая и балуемая, привыкшая к тому, что окружающие подчинялись моим прихотям, я жила счастливо, гордясь саном и красотой, в уверенности, что будущность готовит мне лишь розы; сердце мое было свободно, и ни один из ухаживавших за мною мужчин мне не нравился.

В число моих постоянных поклонников входил один знатный молодой египтянин по имени Шенефрес. Это был красивый мужчина лет двадцати шести — двадцати семи, обладатель внушительного состояния, пользовавшийся милостью Рамзеса, при котором он занимал высокую должность; мне же, не знаю почему, он внушал неприязнь.

Однажды на празднике я почувствовала усталость. Желая побыть в одиночестве, я удалилась в сад, издали сопровождаемая одною из моих женщин, и быстро направилась к беседке из акаций, расположенной вблизи реки и особенно мною любимой. Войдя туда, я с изумлением увидала Шенефреса, лежавшего на каменной скамье в припадке сильнейшего горя.

При виде меня он вскочил на ноги и хотел выйти, но отчаянное выражение его лица тронуло меня, и, превозмогая внутреннее отвращение, я спросила о причине печали и о том, не могла ли помочь ему извлечь червя, который точит его сердце.

Шенефрес смутился и, бросившись к моим ногам, поцеловал края моей одежды и признался, что любит меня, умоляя сказать, может ли он надеяться, что я когда-нибудь изберу его в мужья.

Я уже сказала, что не любила Шенефреса. Его слова, как ни были они смиренны, мне не понравились, и я, облекшись в царственную гордость, отвечала, что он никогда не внушит мне иных чувств, кроме тех, какие дочь фараона может питать к слуге.

Он встал, скрестив руки на груди, почтительно поклонился, умоляя простить его безумную смелость; отворачиваясь от него, я увидела неумолимую ненависть, сверкавшую в его черных глазах.

Увы, эта неприязнь, которой я тогда пренебрегла, должна была сыграть значительную роль в моей жизни.

Во время пребывания в Танисе я заметила, что моя лучшая подруга и собеседница, Аснат, печальна и задумчива, со слезами на глазах. Я привлекла ее на свою плоскую кровлю, заставила усесться с собою рядом и сказала, пожимая ее руки:

— Дорогая Аснат, открой причину твоей грусти; быть может, мне удастся тебе помочь.

Не отвечая ничего, Аснат опустилась к моим ногам и, спрятав голову у меня на коленях, разрыдалась.

— Ну же, скажи мне все, — шептала я, гладя ее волосы. — Не может быть, чтобы мы вдвоем не нашли средства против твоего горя.

Она поцеловала мои руки и тихо отвечала:

— Только тебе одной, Термутис, моя подруга и повелительница, могу я во всем признаться. Я люблю и любима, но любовь моя несчастна, боги никогда не благословят ее. Ты знаешь, как тщеславен, жесток и строг мой отец… Он никогда не отдаст меня тому, кого я люблю…

— Кого же ты любишь? — спросила я с удивлением. — Разве это человек нечистой касты или какой-нибудь презренный аму? Но как он мог тебе понравиться, ведь ты можешь выбирать между самыми изящными придворными?

— Нет! — воскликнула Аснат. — Тот, кого я люблю, египтянин, великий артист — добрый и прекрасный, — скульптор и называется Апофис. Некоторое время он работал в Фивах у своего дяди, который работает на моего отца, строит нашу семейную усыпальницу и дворец. Там я увидела его, и мы полюбили друг друга. В настоящее время у него здесь собственная мастерская, я встречала его раза два-три на улице, но не могла поговорить, даже взглянуть на него поближе, так как не было никакого предлога. Боюсь, как бы отец чего-нибудь не заподозрил, — он безжалостно погубил бы моего милого.

— Не плачь, Аснат, — сказала я весело. — Завтра ты увидишь своего возлюбленного. Я сама отправлюсь к скульптору и закажу ему статуэтку Хатор из зеленого мафкатского камня. Апофис сделает для меня ее, а также бюст нашей дорогой подруги Семнутис, которую несколько недель назад призвал к себе Озирис. Прикажи, чтобы завтра, до наступления зноя, мои носилки были готовы и свита могла сопровождать меня.

На следующий день я села в носилки, посадила с собою рядом трепетавшую Аснат и приказала нести нас к скульптору Апофису.

Утро было великолепное, я с наслаждением совершила эту долгую прогулку, так как мы вышли из города и носильщики остановились в одном из предместий перед домом скромной наружности, окруженным густым садом.