Сергей Максимов - Путь Грифона

– А не замечали, что голова лучше работает, когда время от времени музицируешь? – спросил он маршала, изучая один из аккордеонов.

Жуков ответил не сразу. Помолчал.

– Может быть, что и да, – произнёс он задумчиво, – хотя скорее наоборот – отдыхает голова, когда по кнопкам тычешь.

– В одной психиатрической клинике в Сибири до революции, – стал рассказывать Суровцев, – был оркестр народных инструментов. Один профессор-медик создал. Сам в этом оркестре играл, сам же и дирижировал. Как только над ним не потешались! Кто-то и в жестоком обращении с больными обвинял. А профессор, знай себе, новые пьесы с ранеными и с сумасшедшими разучивает. Ещё и хор из пациентов собрал. Рассудок, конечно, ни к кому не вернулся, а вот речь после черепно-мозговых ранений возвращалась. Почему – непонятно.

– Век живи – век учись, – проговорил Георгий Константинович. – Как считаешь, решатся ударить? Или побоятся? – перескочил он на тему, занимавшую его сейчас всё же куда больше, чем вопросы связей деятельности мозга с мелкой моторикой пальцев рук.

– Думаю, что не решатся. Они не те ребята, которые любят рисковать…

– Побоятся, что мы против Японии на их стороне не выступим? – спросил Жуков.

– Главное в том, что такой сильной армии в России ещё никогда не было, – ответил генерал.

– Это да. Мне сейчас перегруппировку войск провести, не поверишь, – сутки работы. Я даже театр военных действий зачем-то месяца два тому назад весь несколько раз пересмотрел. Здесь и воевать-то неинтересно. Ни тебе болот, ни тебе рек больших. Дорог шоссейных больше, чем тропинок в иной помещичьей усадьбе… Не дорожная сеть, а парковая планировка. Те же Альпы, после Суворова, не бог весь какая защита. Воюй – не хочу! Будь моя воля, я бы их сам спровоцировал на нападение… А потом насовал бы им по первое число… Нет, не ударят, – не скрывая, как показалось Суровцеву, сожаления сделал свой вывод полководец.

Жуков несколько раз прошёлся по просторному залу. Постучал костяшкой пальца по пустому шлему рыцарских доспехов.

– Чем думали, когда в Россию шли? – спросил он у полого внутри рыцаря. – Вернулся к своему гостю. – Мы на днях не то что командно-штабную игру перед наступлением проведём, мы командно-штабные учения на местах организуем. Вот как воевать теперь будем! Мечты сбываются! – задорно закончил Жуков свою тираду. Перехватил взгляд Суровцева, опять рассматривавшего один из аккордеонов. – А не слабо чего-нибудь сыграть? Бери любой, какой на тебя смотрит, – указал он на инструменты, стоящие вокруг.

Озорное настроение маршала не передалось генералу, но желание сотворить что-то такое, что и не свойственно было ему до сих пор, у него возникло. Брать в руки аккордеон ему приходилось не раз и не два… Сейчас Сергея Георгиевича больше занимал вопрос репертуара. «Что играть?» – думал он. Взял дорогой инструмент с многочисленными золочёными инкрустациями в чёрном корпусе. Достаточно ловко накинул ремни добротной кожи на плечи. Решение, что исполнять, пришло само собой. Поочерёдно пощёлкал клавишами регистров, чуть раздвигая меха. Нашёл регистр «орган». Сыграл две первые фразы известного, полузапрещённого в то время романса «Гори, гори, моя звезда». Прочитав удивление на лице Жукова, не давая себя перебить, мощно и сильно начал играть «Токкату ре минор» Иоганна Себастьяна Баха. Музыкальный от природы маршал уловил схожесть первых музыкальных фраз обоих произведений. Мелодия популярного в белогвардейской среде романса и классическая музыка Баха точно пересеклись на самой личности Суровцева, фортепианные навыки которого позволяли ему сейчас без труда весьма профессионально исполнять классику на аккордеоне.

Проиграв значительный кусок токкаты, к звукам которой прислушивались все нынешние обитатели замка, от офицеров управления до водителей, Суровцев прекратил игру.

– М-да, – одобрительно сказал маршал, глядя на свою видавшую виды гармошку, – нам так не суметь. Аккордеон забирай себе. Дарю, – тоном, не терпящим возражения, то ли приказал, то ли просто сказал он.

– Спасибо, – поблагодарил Сергей Георгиевич, думая, что теперь ему делать с таким подарком.

– Самолёт, знаю, тебя ждёт. Бедов проводит, – уже прощался Георгий Константинович.

– Мне бы выйти так, чтобы лишний раз никому на глаза не попадаться.

– Ну это Иван Харлампиевич организует.

Суровцев спускался по широкой лестнице замка. Бедов следом за ним нёс подаренный Жуковым аккордеон. Вдруг с верхнего этажа раздались звуки гармоники, в каком-то крикливом, тальяночном регистре, с которым гармошка способна перекричать даже оркестр. Пронзительный звук вызывал специфический эффект, который на своём жаргоне музыканты-профессионалы называют «стеклорезом». Маршал разухабисто и как-то по-хулигански играл плясовую. Нагловатые, шкодливые звуки «Подгорной» производили странное впечатление в пространстве средневекового замка. Вдруг к звукам гармошки прибавился резковатый, совсем не певческий голос Жукова: