Каждый очередной вопрос разрушал деланное безразличие. Ядовитое спокойствие попадало в точку. Раззолоченный мундир уже как‑то ржаво скрипел, не притираясь к креслу.
— Возможен и другой вариант: рабочие будут уволены без всяких эксцессов. Смею заметить, ваше высочество, бунтуют лучшие рабочие, грамотные. Цену себе знают. С кем же мне работать? Набирать заново голь перекатную?
Он уже заметил, что великий князь боится, когда его шпыняют такими вот вопросами. На них ведь надо отвечать, хотя бы себе самому. А у него как со вчерашнего начали визжать перед глазами приведенные Джунковским гимназистки, так и не отставали. Вот дурехи!
Он вроде и позабыл, что перед ним сидит мануфактур-советник, которого он вызвал для острастки, для чего был приглашен в соседнюю комнату и обер-полицеймейстер, чтобы в нужное время погреметь своей саблей.
Нет, разговор следовало сменить. Что такое, в конце концов, купец? Денежный мешок. А если он и над другими купцами купец — значит, его руками и другие мешки тряси.
— Война грядет, господин мануфактур-советник. Япошки-макаки! Конечно, пожертвования на армию. нельзя ли пощедрее? Господа аршинники отсиживаются в своих лабазах. в усне дуют. Не так ли?
— Та-ак... — побелел Морозов. — Я имею честь представлять торгово-промышленное сословие, которое вы презрительно называете аршинниками.
— Все так зовут вас.
— Но не все носят августейший мундир!
Великий князь задохнулся от негодования и мундир расстегнул, под которым на ленте подтяжек был пришпилен розовенький, игривый платочек.
Морозов шутливо потянулся:
— Мой! Честь имею: с моей фабрики. Есть такая в местечке Ваулово. Вручную платочки выпускают. Польщен, польщен, ваше высочество!
На него бешеная игривость напала. Он плохо пристегнутый платочек оторвал и шумно высморкался.
— Вы?.. Вы что себе позволяете?!
— Как утерся. — Он бросил платочек на стол. — Как посморкался, так в голову и пришла крамольная мысль.
— Крамольная?
— Пожалуй, ваше высочество. На последнем собрании московского купечества именно вашими словами я и говорил. И знаете, что услышал в ответ?
— Что же? Давайте без обиняков. господин мануфактур-советник!
— Без обиняков заявили наши аршинники: жертвовали бы на войну с япошками гораздо больше, да ведь все равно разворуют!
— Это кто же?!
На громовой голос прянул в двери новый полицеймейстер, сменивший генерала Трепова. Но великий князь от гнева его вторжения не заметил и условленного знака не подал.
— Воров-интендантов вы знаете лучше меня, ваше высочество, — как бы тоже не замечая бравого жандарма, ответил Морозов. — Распорядитесь всех их в арестантскую посадить, а купечество в долгу не останется.
— Долги. везде долги!.. — что‑то свое вспомнил великий князь.
Продолжать разговор в таком тоне было невозможно. Он встал, так и не подав знака обер-полицеймейстеру. Это значило: аудиенция закончена. Поговорили, нечего сказать!
Встал с поклоном и Морозов:
— Весьма признателен, ваше высочество, за оказанную мне честь.
Его сопровождал на выход громовой голос великого князя. Что уж он, опростоволосясь, внушал стражу порядка, оставалось за несколькими дверями.
Дальше, вниз по лестнице, он сбегал в сопровождении Джунковского. Предчувствуя гнев и на своей голове, адъютант простился подчеркнуто официально. Но не преминул передать поклон Зинаиде Григорьевне.
За чем дело стало, капитан! Передаст, обязательно передаст. Однако же не подеретесь ли вы с бароном Рейнботом?
Князья князьями, но ровно в шесть на следующий день он был у двухэтажного особняка мадам Жирондель.
Об этом загадочном заведении слышать он слышал, но бывать не бывал. На грани веков в Москве столько объявилось чудес, что всего не пересмотреть. Кто столы по ночам вертел, вызывая дух Екатерины Великой, кто публично объявлял «Общество Голубых Мужиков», кто писал всякую стихотворную чертовщину, кто в Сокольнической роще бегал нагишом, укрепляя‑де свое тело.
Нечто подобное он и здесь ожидал встретить. Но заведение мадам Жирондель оказалось неким подобием французского пансионата, правда, с крепким русским душком. Здесь было не более десяти уютных квартирок, объединенных общим нижним холлом и общей столовой. Впрочем, вольному воля: кто хотел, обедал у себя. Для этих немногих постояльцев два десятка слуг содержалось. Без всякой гостиничной униформы. Просто вежливые, прекрасно одетые люди мужского и женского пола. И уж так принято было: дам обслуживали мужчины, а мужчин, естественно, дамы. Назвать их горничными язык не поворачивался. Когда того хотел постоялец, они и компанию, иногда по нескольку человек, ему составляли. Ничего трактирного. Ничего гостиничного. Истинно, веселый коммунальный дом.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу