Всеволод Соловьев - Изгнанник

Капитолина Ивановна прошла к себе в спальню, отперла шкафик, вынула из него два листа бумаги и два конверта, старинную стальную чернильницу в виде глобуса, который раскрывался на обе стороны посредством устроенной у верхнего полюса пружинки, несколько гусиных перьев.

Разложила она все это на столике возле окошка, уселась и принялась писать.

Подобное занятие было для нее крайне непривычно и составляло целое событие в ее повседневной жизни. Единственная письменная работа ее была — ежемесячное сведение счетов.

Несмотря на свою любовь к литературе и на множество прочтенных ею книг, Капитолина Ивановна писала довольно странными каракулями и при этом нисколько не стесняясь в орфографии. Она писала так, как говорила, находя это простым и естественным.

Да и перо-то она не держала, как все, а как-то стоймя. И вся ее фигура во время писанья делалась очень странной и комичной. Она выводила буквы не только пером, а бессознательно помогала работе и языком, даже по временам, на каком-нибудь трудном для нее слове, прищелкивала.

На первом листе она вывела:

— «Милостивой государь мой, Порфирий Якавлич. Прашу я вас быть у миня нынче к обеду беспременно, большая да вас есть надобность и при многа обяжите если ждать незаставите. Посылаю нарошно Сидара дело спешное. Пребываю со всем моим к вам доброжелательством Капитолина Миронова».

И тут следовал такой неожиданный и удивительный росчерк, что Капитолина Ивановна даже сама изумилась и несколько времени как бы с недоумением и любопытством разглядывала дело руки своей. Письмо это она сложила аккуратно в конверт и надписала:

«Порфирию Якавлечу».

Затем принялась за другой лист бумаги. Но от непривычной работы рука ее уже утомилась и она совсем почти иероглифически вывела:

«Анна Алексеевна, будь мать моя к обеду нужно». И затем поставила «K.M.» и уже без росчерка.

На конверте совсем ничего не надписала.

Окончив это дело, Капитолина Ивановна отперла шкафик, поставила в него чернильницу, положила перья, вынула пачку сургуча и огромную печать, на который был вырезан летящий голубь, довольно похожий на утку и имеющий во рту письмо. Зажгла Капитолина Ивановна свечку, очень неискусно запечатала свои письма и поспешила как можно скорее задуть свечу, как как не любила, чтобы свечи горели днем, это было одно из ее немногих, но упорных суеверий.

Выйдя из спальни с письмами, Капитолина Ивановна крикнула:

— Эй, Машка!

Машка тотчас же появилась на зов.

— Кликни Сидора, да чтобы шел скорее!

Сидор был дворник Капитолины Ивановны, крошечный мозглявый старикашка, седой как лунь, которого никогда не бывало ни видно, ни слышно в доме, но который тем не менее уже многие годы и даже, несмотря на свое пристрастие к хмельному, добросовестно исполнял обязанности дворника, плотника, садовника и огородника и поддерживал красоту дома и сада Капитолины Ивановны.

Сидор осторожно вошел в коридор и остановился у двери в столовую. Увидя Капитолину Ивановну, он отвесил ей глубокий поклон и проговорил хриплым голосом:

— Что приказать изволите?

— А вот что, Сидор, слушай ты, возьми вот эти два письма и сбегай… Это вон снеси к Анне Алексеевне, а это, где написано, смотри не перепутай! К Порфирию Яковлевичу… знаешь, у Андроньевского…

Сидор почесал в затылке.

— Сбегать-то к Анне Алексеевне, — сказал он, — это я мигомя, а вот к Порфирию Яковлевичу…

— Знаю я, что не ближний свет, — перебила его Капитолина Ивановна, — ну да сбегай, что тут, коли нужно! Да смотри ты, дорогой в кабак не завертывай…

Она строго погрозила ему пальцем.

— Нужное письмо и непременно мне ответ от него как можно скорее…

— Помилуйте, сударыня, — обиженно отозвался Сидор, — разве я в кабак… статочное ли дело, с барским поручением, да в кабак! А вот я так раздумываю — толк-то будет ли, сударыня? Жилье Порфирия Яковлича мне известно, найти- найду, да, сами изволите знать, не отпирают, не пущают… как бы не случилось того же, что намедни (это намедни было пять лет тому назад), так уж вы, сударыня, на мне не взыскивайте, коли не потрафлю. Ведь стучал я, стучал, кулаки себе отстучал, а так и ушел ни с чем, так вот и думается, не отопрут, что же я поделаю?

Капитолина Ивановна даже рассердилась.

— Вздор, пустое! — сказала она. — Нужно, чтобы он прочел это письмо, и ответ дал. Он до полудня всегда дома, и ты поспеши. Стучи и кричи: «Письмо, мол, от Капитолины Ивановны — отворите!»

Сидор опять почесал в затылке, но уже ничего не возразил. Он взял письма, не особенно дружелюбно посмотрел на них и молча вышел.