Всеволод Соловьев - Изгнанник

С этого бы и должна была начать графиня. Она, наконец, нашла, чем растрогать Катерину Михайловну, и сейчас же заметила действие своих слов по тому, как собеседница ее внезапно изменилась в лице и испуганно на нее взглянула.

— Да вы разве что-нибудь уже слышали? — с дрожью в голосе спросила она.

— Пока ничего, но какое-нибудь лишнее слово, взгляд и люди, радующиеся беде ближнего, довольны…

— Да, конечно… oui, certainement, vous avez raison! — говорила Катерина Михайловна. — Только что же мне делать?

— Употребите все свое влияние… Вы мать…

— Хорошо, хорошо! Я подумаю… Благодарю вас, что предупредили меня… И я вас только прошу, графиня, ради самого Бога никому, ни одним словом не заикнитесь, будьте как можно осторожнее, je vous supplie!..

— К чему вы мне это говорите? — обиженно ответила графиня. — Я люблю Мари не на словах, а на деле… Я все мои силы употребляю, чтобы все было шито и крыто. Внушите им, как знаете, внушите, чем все это может кончиться, куда они идут… Будьте справедливы и к бедной Мари… Она-то тут уже ни при чем, ни в чем не виновата…

В это время Катерине Михайловне доложили о приезде кого-то, и разговор был прерван.

Проводив гостей и оставшись одна в своих комнатах, Катерина Михайловна принялась обдумывать сообщенную ей новость и снова изумилась, как это в этом деле она до сих пор ничего не заметила. А ведь, кажется, на подобные дела у нее было тонкое чутье!..

Она припомнила все и с каждой минутой убеждалась, что так оно и есть, что дело серьезное.

Теперь понятны, совсем понятны странности в обращении Николая с Наташей, и ее летняя болезнь, и его внезапный отъезд из Горбатовского…

«Так вот какое дело!» — качала головою Катерина Михайловна.

«Да что ж, оно ведь и понятно! — вдруг решила она и даже, как ни странно это, не без некоторого внутреннего довольства. — Да, понятно! У Николая вкус хороший — и только. Сам виноват — вольно же было жениться в двадцать лет… Конечно, какая она ему жена!.. Je le savais bein!.. Я была права, что не могла одобрить эту женитьбу, без меня было сделано, а я бы не допустила… Я вот нашла Наташу — и обоим братьям она пришлась по вкусу!..»

Именно так и выразилась про себя Катерина Михайловна.

«Да, да, к Николаю она больше подходит, они совсем пара. Оба идеальничают, оба в небесах витают и все же оба на землю спустятся, если до сих пор и не спустились…»

«Но как же это, как же я все это проглядела? И поделом Мари, поделом! Да и чего она так волновалась?»

«А Сергей?» — вдруг вспомнила она.

Но про Сергея она очень хорошо знала, что он легкомысленно относится ко всему и ко всем, что он постоянно обманывает Наташу. Она вот проглядела эту историю, а шуры-муры Сергея с Лили заметила с самого начала и глядела на это сквозь пальцы.

Теперь она решила, что Сергея жалеть нечего, он совсем не такой человек. Если и заметит, то махнет рукой и, наверно, не станет подымать бури, найдет себе еще новое какое-нибудь развлечение — и только.

«Что ж, au fond — все это в порядке вещей! — наконец окончательно решила Катерина Михайловна. — Да и разве у нас это только?..»

Она вспомнила все, чего навидалась и чего наслышалась в жизни.

«И хуже того бывает, гораздо хуже, да с рук сходит. Только что же это они — помешались, что ли? Как это могли быть так неосторожны, и как это Мари заметила?.. Даже на нее не похоже! Да, началось с зависти, от зависти, видно, даже сон прошел. Однако надо же их образумить, пусть делают, что хотят, но чтобы не было скандала… Боже избави!.. Теперь только этого и недоставало!..»

Катерина Михайловна горько вздохнула и перешла к иным мыслям.

У нее было другое горе, другая тяжесть, с этой тяжестью разделаться было гораздо труднее, она томила ее и тем более томила, что приходилось скрываться ото всех.

Это горе, эта тяжесть был граф Щапский. Он поймал ее, запер в клетку, и теперь она в его власти, теперь он играет с нею как кот с мышью и доводит ее до отчаяния.

Как она вынесла тогда в Горбатовском, как победила себя, как не заболела потом — она не понимала. Она отдала этому извергу все деньги, какие у нее были, и он уехал. Но вот теперь, в первый же день по приезде в Петербург, он уже прислал ей письмо и в нем напоминал об их условии, и требовал, чтобы она в течение недели приготовила по меньшей мере пятьдесят тысяч. Ровно через неделю он ей еще раз напомнит, и если она не доставит ему эти деньги безотлагательно, то он примет меры…

Она отлично знала, что он не шутит. Но не знала она, откуда взять эти деньги, их не было, а если бы и были, они нужны, ужасно нужны для дома.