Всеволод Соловьев - Царь-девица

— Пусти, Николай Степанович! — решительно проговорила Люба, вырываясь из комнаты. — Ты идти со мной не хочешь, ты боишься, так я пойду одна, пусть меня разорвут на части, пусть, и поделом! — Я виновата!..

С необычайной силой отстранив Малыгина, который пробовал загородить перед нею дверь, она выбежала из домика и пустилась по улице.

Николай Степанович бросился за нею.

Между тем на улице пустело. Те из стрельцов, которые были трезвы, уже разошлись по домам; оставались одни пьяные ватаги у дверей кабаков. Малыгин в ужасе спешил за Любой, окликая ее и умоляя остановиться; но она ничего не слышала, ничего не видела. Она не понимала полной безрассудности и бесполезности своего поступка.

Увидев значительную толпу стрельцов, она побежала к ней и начала было, задыхаясь, просить о том, чтобы ее выслушали, что она имеет сообщить нечто очень важное. Но пьяные стрельцы не дали ей докончить и с первых же слов обступили ее со всех сторон. Один грубым движением сорвал с лица ее фату, другой силился обнять ее.

— Красавица, пташечка залетная, — откедова? Милости просим! — раздавались пьяные голоса. — Ишь ты какая! Видно, бой-баба, сама к стрельцам лезет — нам таких и нужно! Пойдем, девка, выпьем да споем песенку!

Двое стрельцов схватили ее за руки и стали тащить к кабаку. Она разом очнулась и поняла свое положение.

В эту минуту Малыгин добежал до нее, вырвал ее у стрельцов. Но стрельцы, хоть и узнали его, не намерены были, по-видимому, отступиться от такой находки.

— Эй, Миколай Степанович, отвяжись! — закричали они. — Тебе-то что! Ведь она сама к нам прибежала. Мы не украли ее…

— Пустите!.. — отчаянным голосом проговорил Малыгин, — пустите!.. Первый, кто подступится, того уложу на месте.

Он выхватил из-за пояса нож и начал махать им во все стороны.

— Да чего ты грозишься-то! Не больно мы тебя боимся! — заголосили стрельцы.

Люба поняла, что еще мгновение — и начнется свалка.

— Пустите меня! — крикнула она изо всей силы и рванула свою руку из руки стрельца, ее схватившего. Пустите, я шла к вам спросить, где мне найти Николая Степановича, а вот и он сам. За что же вы меня обижаете?

Стрельцы отступили.

— Ну, коли так — другое дело! — проговорило несколько голосов. — Давно бы и сказала, что малыгинская. Бери, Миколай Степанович, мы твоего не желаем, а ты уж и нож сейчас вытащил — больно прыток!

Малыгин схватил Любу за руку, крепко держал ее и пустился бежать с нею назад к своему дому.

А вослед им раздавались непристойные шутки на их счет, только ни Малыгин, ни Люба не обращали на это внимания, да и вряд ли что-нибудь слышали.

— Ну, что ты наделала? — проговорил наконец Николай Степанович, когда они были у дома. — Ведь говорил, не беги… Разве могут они теперь понять что-нибудь? Ведь если б Господь не надоумил тебя сказать им, что ты меня ищешь, так что бы вышло? Они бы не задумались, уложили бы меня на месте перед твоими глазами… Не боюсь я смерти и, защищая тебя, всякую минуту умереть готов; а все же умирать-то не хочется, на тебя досыта не наглядевшись…

Люба взглянула на него растерянным и молящим взглядом.

— Прости, Николай Степанович, вижу, что следовало тебя послушаться. Только, Боже мой, что же мне делать? Говорю тебе, ум мутится у меня — ведь нельзя же так сложить руки и быть спокойной, когда готово совершиться такое дело! Пойдем, Николай Степанович, потолкуем, чем бы пособить… Но вот я, глупая, ничего сообразить не могу, так ты-то научи меня уму-разуму, подумай хорошенько…

— И без того думаю, — отвечал Малыгин, входя следом за Любой в свой домик и крепко запирая дверь. — Теперь ничего не поделаешь, — продолжал он, — нужно ждать утра.

— Николай Степанович, — вдруг тихим, но каким-то особенным голосом, который заставил вздрогнуть молодого подполковника, произнесла Люба, остановившись перед ним и пристально, не отрываясь, глядя в его глаза, будто думая прочесть в них всю его душу. — Николай Степанович, поклянись мне, что ты сделаешь все, чтобы разуверить завтра твоих стрельцов, чтобы удержать их… Поклянись, что ты не допустишь кровопролития. Теперь вон они пьяны, утром, авось, будут другие… Поклянись мне!

— Клянусь, — тихим и торжественным голосом сказал Малыгин.

Несколько мгновений они молчали.

Николай Степанович сидел, опустив голову и порывисто дыша. С ним происходило что-то необычайное.

Вдруг он тряхнул своими кудрями, взял Любу за руку и склонился перед нею.