Владимир КОРОТКЕВИЧ - Черный замок Ольшанский

– Точнее, приостановить на время. И вы приостановили.

– Да. Надо было дать возможность расшифровать вам, если уж у нас своих мозгов и знаний не хватало. А тогда использовать плоды ваших усилий.

– С Марьяном не приостановили, – жестко сказал я.

– Поздно узнал, – сказал он. – Говорю не для оправдания. А когда узнал – было поздно что-нибудь сделать. Надо было уже убрать Пахольчика. Свидетеля. А потом снова вас пугать. А может, вы, даже уже напав на след, испугаетесь и оставите это занятие.

– А я не испугался. И потому ваши бандиты решили напугать меня… до смерти.

– Единственное, чего мы недооценили – вашу волю. И еще то, что ведомство пана Щуки заинтересовалось этим, хотя что ему было в документах трехсотлетней давности.

– Мы и не интересовались, – проворчал Щука. – Слишком долго, преступно долго, не побоюсь сказать, не интересовались. Это и привело к таким событиям.

– А это не входило в вашу компетенцию. Разве ваша задача помогать историкам и литературоведам? Помогать пану К. в поисках автора «Энеиды»? Или пани С. в поисках старых Ольшан?

– О ней не смейте говорить, – сказал я.

– А-а… ну, дай бог. Но помогать им всем – не слишком ли жирно будет?

– Напрасно не помогали, – сказал Щука. – Взаимный опыт мог бы пригодиться.

Казалось, что перед нами сидел не человек, ожидающий ареста, и не те, которые приперли его к стенке, а просто шла милая беседа на интересную для всех тему.

– Кстати, не выпить ли нам коньяка? – поднялся Ольшанский.

Мы переглянулись. Это было уж слишком. Но с другой стороны…

– В качестве награды за то, что я проиграл и, как видите, мужественно проиграл. Не ломаюсь. Словоохотливый.

Он принес из серванта неначатую бутылку «Двина».

– А что? – вдруг уступил своей злобе я. – Можно. Надеюсь, он не держит в буфете десять неначатых бутылок с отравой.

– Можно, – сказал и Хилинский.

– Я не отравляю вино.

– А сигареты? – спросил я.

– Припомните, что я советовал вам пить понемногу и обязательно бросить курить.

– Было, – сознался я.

– Я не хотел бы отравить вас и не хочу травиться сам. А вам, Хилинский, спасибо за ваше «можно». – И поднял рюмку. – Ну, чокаться не будем, это уж слишком.

Закинул львиную седую гриву. Потом сказал:

– Вполне возможно, что это последняя бутылка коньяка, которую я начал. Или, может, в качестве последнего желания еще дадут? Принято это у нас или нет?

– Кто вам сказал, что вам придется высказывать последнее желание? – спросил Щука. – Ведь вы о многом не знали. Конечно, если вы тут говорили правду.

– Я говорил правду… Но даже если бы пришлось – не высказывал бы желаний и не роптал… Да, о многом не знал… Однако есть в подсолнечном мире иной суд. Более непримиримый, более жестокий. И, кажется, последний из Ольшанских как раз и подлежит этому суду.

– Что, бог? – спросил Хилинский.

– Это вы поговорите с Леонардом Жиховичем, – сказал хозяин.

– Девушку которого в числе других выдал немцам Высоцкий.

– Спелись, – иронично передразнил нас Ольшанский, – убийца и потомок убийцы.

– Попуститель убийств, – сказал я.

– Смерть Зои, – полувопросительно сказал он.

– Да. Потому что хотя она и сама отравилась, а в конце концов отравили ее вы.

– Почему?

– Не вынесла. Совесть не перенесла измены. Посчитала, что один у нее настоящий и был, а она его отдала с головой врагам… Знаете, как это больно.

– Я тогда еще не знал этого.

– «Тогда» – это когда убедились, что книги в квартире Марьяна нет и попытались взломать мою дверь. Вот тут вам молодой человек с мусором и понадобился. Кто-то открывает…

– Высоцкий.

– А второй стоит на страже. И когда я вспугнул Высоцкого, он успел в подвал под паутиной на дверях проползти, а потом, пока я бегал во двор, выскочить на улицу. А молодой человек, «пьяный, как куча», шмыгнул к девушкам и прикинулся, будто спьяну с ним завалился.

– Что ж, и им займемся, – сказал Щука.

– Тем более что, думается мне, за ним ползут и еще какие-то грешки.

– А что нам остается, – сказал Щука. – Делами архива и айнзацштаба с Адельбертом фон Вартенбургом да Францем Керном займутся другие.

– А прислужников их я тогда впервые во дворе замка заметил. Вы думаете, они испугались, что я фотографирую разрушенную стену? Черта с два! Своих фото они испугались. Я это довольно скоро начал понимать.

– И молчал, – сказал Щука.

– Все молчали. И вы были не лучше… Но хорошо, что я там приобрел не только врагов, но и друзей.