Михаил Садовяну - Братья Ждер

Конюший грустно взглянул на него и чуть слышно спросил:

— Что-нибудь случилось, Никодим?

Не знаю, батюшка. Ежели господь призвал его туда, где несть ни печали, ни воздыханий, но вечный покой, я совершу, по обычаю, христианский обряд отпевания. Ежели вдруг он попал в плен, я узнаю и призову вас. Но об этом потом. Помолившись богу, я поступлю согласно велению разума моего. Не помышляйте об этом с печалью. А сейчас скажу о другом. Я думаю, батюшка, эта ранняя зима пришла к нам по иной причине. Понятно, снег растает, ибо выпал он ранее срока. Но пока луна не пойдет на убыль, холода продержатся. У нас впереди еще есть неделя, надо воспользоваться ею и отвезти дитятю ко двору для крещения. Господарь повелел привезти его, как только сможете. Санный путь для нас самый легкий. Снегу выпало предостаточно, и лед твердый. Отправимся, не задерживаясь. Таково повеленье.

Старик Маноле и Симион замялись, поглядывая друг на друга.

— Вам бы можно и повременить, батюшка и Симион, но мне нужно, чтобы вы отправились немедля. Мы едем в Васлуй по повелению самого князя, ради крещения грудного младенца; однако мне надобно узнать и о другом ребенке нашем. Без повеления мне нечего было бы там делать. А с повелением сим я надеюсь, как Арон, ударить посохом, чтобы забила вода из скалы.

Совет у мужчин тянулся недолго, тогда как у женщин в Тимише он был в самом разгаре.

Боярыня Илисафта распорядилась затопить печь, дабы не было холодно Манолуцу, хотя ребенок был тепло укутан нянюшками и в пеленки и в одеялки. В жарко натопленной комнате над младенцем склонились две цыганки — одна помоложе, другая постарше, а также ключница пана Кира да еще служанка Теодоры из Львова. В соседней комнате на диване восседала Илисафта, а вокруг нее теснились боярыни Марушка, Кандакия и Теодора.

Сколько было переговорено за три часа, знают лишь невидимые глазу ангелы-летописцы, что всегда стоят наготове с пером за ухом на любом сборище смертных. Лишь только начинается у людей разговор, ангел-летописец выхватит перо и заносит все слова в свою летопись.

«Должно быть, — размышлял конюший Маноле, — за нашими говоруньями записывать приходится так много, что пальцы у ангелов-то занемеют».

Но вот послышался шум во дворе и раздались мужские голоса.

— Не иначе как все вместе нагрянули! — вскричала боярыня Илисафта. — Нана Кира! Нана Кира! Беги и отопри камору, я приду тотчас же!

Слышно, как мужчины в сенях стучат сапогами, отряхивая снег. Первым входит конюший Маноле.

— Где ты, Илисафта?

— Тут я, конюший Маноле! Что стряслось, коли ты так строго смотришь на меня?

— Ничего не стряслось. Пусть говорит Симион, ибо он хозяин младенца.

Боярыня Марушка встрепенулась, подняла голову:

— Что с младенцем? — спросила она Симиона, вошедшего вслед за стариком.

— Хозяин младенца я, да не совсем, — улыбнулся конюший Симион. — Опасаюсь, что ежели я стану распоряжаться, то младенец останется некрещеным. Посему боярыне своей Марушке я не приказываю.

Голос у Симиона Черного после вина, выпитого мужской компанией до того, как спуститься в усадьбу, звучал нежно и ласково.

— А ты прикажи! — сказала Марушка, подымаясь ему навстречу.

— Боже упаси, зачем ему приказывать, — взмолилась боярыня Илисафта и замахала руками на обоих мужчин. — Что ему приказывать? О каком крещении они говорят? Вы, может, послали за священником?

В комнату вошли еще двое: старшина Некифор и отец Никодим.

— Много вас еще там? И попа привели! Вы, должно быть, запамятовали княжеское повеление о том, что Штефан-водэ будет восприемником младенца при крещении? Мы и так уже опаздываем — то дела, то дожди…

— Вот и конюший Симион говорит, что больше тянуть нельзя, — вступил в разговор старый Маноле.

— Я хочу, чтобы мне приказал мой повелитель… — опять вздохнула Марушка.

— Приказываю тебе, боярыня Марушка, — проговорил Симион, взяв жену за руку, — надеть душегрейку и шаль, взять на руки младенца и вместе с нянюшками сесть в сани. В других санях пусть едут матушка и невестки. Мы же поскачем верхом, сопровождая ваши милости, дабы доставить вас к князю — на обряд крещения.

Боярыня Илисафта вновь было хотела запричитать и уже воздела руки к небу, но Марушка наклонилась к конюшему Симиону.

— Хорошо. Ежели сани готовы, мы тотчас же и отправимся.

— Чудеса, люди добрые! — пробормотал про себя старшина Некифор.

Возвысил голос и конюший Маноле:

— Что касаемо саней, я уже распорядился. Все же остальное, боярыня Илисафта, должно быть готово немедля!