— Наложи на меня покаяние, но пощади мою жизнь, как щадишь ты жизнь остальных.
— Кто твои сообщники?
— Греки с острова Крита.
— Возможно, что их племя происходит из разбойничьего рода. Но наши отцы из Нямецкого края не занимаются разбоем. А того, кто отрекается от закона и идет на подобное лиходейство, палач вздергивает на виселицу: таков порядок. Ежели еще можно простить такие дела, на которые пошел ты, безродному бродяге или цыгану, так ведь это смерды, кои стоят рядом со скотом; у рэзешей же обычай другой — из них выбирают князей и бояр. Были ли твои родичи на службе господаревой?
— Были.
— Тогда не надейся на мое сострадание.
Георге Ботезату вновь с тревогой посмотрел на меня, ибо я вздумал вершить суд в чужой стране и опять своевольничал. А ведь я направлялся на Святую гору за другим: побеседовать со святыми отцами из обители Ватопеди и Зографского монастыря да повидать монаха Стратоника из Сучавы.
Смотрю я на брата Илие. Был бы я попом, прочитал бы ему проповедь. Но я не поп. А ежели был бы я кади, как тот, из Исакчи, то осудил бы его на виселицу. Но я не кади. Будь я Храна-бек, то повелел бы арапу разрубить его надвое. Но я не Храна-бек, а Ботезату не арап. А этому Илие Козмуцэ из Пипирига далеко до Атанасия Албанца, который пронзил себя собственным кинжалом.
Что делать? Как бы я ни возмущался поступком Илие, но мне оставалось только одно — передать его в руки властей вместе с его товарищами, греками с острова Крита.
— Говори, негодяй, где мулы, которых вы пасете?
— Внизу, господин, в долине, где находится наш шалаш.
— Сколько мулов вы пасете?
— Сорок четыре, на четырех ездим сами.
— Ладно, теперь вы пойдете пешком. Далеко ли до Святой горы?
— Недалеко, ваша милость, мы доезжаем туда за два дня. А коли без отдыха — так и за сутки. Едем напрямик через горы. И как одолеем перевал, уже видим святые скиты и обители.
Говорю ему:
— Твоему преподобию больше подошло бы жить отшельником.
Он склонил голову.
Я приказал:
— Подымайся!
Он встал.
Я решаю так:
— Иди и возьми на спину того, раненного ножом. Пока что это будет тебе наказанием: нести его в пути. Двое других, связанные, пойдут за тобою, и, когда доберемся до мулов, пусть они полюбуются вами. Вы будете нашими проводниками до перевала. Я отведу вас в Килиандари; потом отыщу дорогу в Ватопеди и в Зографу. Ботезату, не забыть бы нам сабли, чтобы положить их перед приставами. Потребуются сабли и для другого: на случай, ежели эти разбойники попытаются обмануть нас.
Рабы мои подчинились без ропота, а я возгордился своим справедливым судом. Мы спустились в долину, где нашли шалаш, пропитание, попоны, одежду, а также благочестивые молитвенники.
Собрали мы сорок молодых и четырех старых мулов. На старых навьючили весь скарб. У нас в Молдове эти вьюки называются «тэрхат», а у них — «калабалык».
И пустились мы дальше — в том порядке, какой я установил; по знакомой разбойникам тропинке перебрались через овраг. Когда поднялись по его склону, устроили первый привал. Брат Илие Козмуцэ опустил раненого на траву и стал складывать и разжигать костер. Он достал из вьюка все, что нужно для трапезы: мы поели бараньей пастрамы с хлебом и утолили жажду у родника. Брат Илие принес и своим товарищам родниковой воды в своей скуфье. Я спал, а Ботезату сторожил. Потом спал Ботезату, а сторожил я. В указанные господом богом часы пел черный петух в мешке татарина, и все шло своим чередом.
На первом привале мы мало разговаривали. На втором, большом, привале, поблизости от новой вершины, пленники мои завели разговор о том, о сем, а Ботезату был толмачом.
От их преподобий услышал я историю святого монастыря Ватопеди. Когда послушники с острова Крита рассказали мне ее, я велел Ботезату развязать им одну руку, дабы смогли они взять пастрамы, хлеба и сушеного инжира.
Рассказывают, что невдалеке от берега, у Святой горы, был застигнут бурей корабль. Было это в давние времена. Император тогда был Феодосий, а жена Феодосия находилась на том корабле со своими сыновьями Аркадием и Онорием. Когда корабль стал тонуть, императрица с сыном Аркадием перебрались в лодку и на ней поплыли в другую сторону, а Онория подхватили волны и понесли к берегу. Последняя волна выбросила его под малиновый куст. Императорский наследник — малое еще дитя — очнулся на доске, на которой спасся, и тут же заснул от изнеможения. Святые афонские отцы, узнав по облику и по приметам в спасшемся ребенке императорское дитя, отвезли его в Византию. И затем, во славу Христа, совершившего чудо, император Аркадий повелел на берегу том воздвигнуть монастырь.
Читать дальше