Степан Суздальцев - Угрюмое гостеприимство Петербурга

— Мне кажется, вы плохо выспались, — бросил Петр Андреевич. — Вы немедленно увезете княжну из столицы.

— Вы не отступитесь?

— Я не имею права.

— Вы любите ее?

— Кого? Не понимаю.

— Петр Андреевич, зачем вы притворяетесь? Вы думаете, я слепа и не вижу, какие взгляды вы бросаете на нее? Вы думаете, я не знаю, почему вы расторгли вашу помолвку с Марией?

— Я думаю, что вы слишком все романтизируете, — грустно улыбнулся Петр Андреевич.

— Вы так похожи на вашего отца, — с восхищением произнесла княгиня. — Я буду молиться за вас, милый мой мальчик.

— Не надо! — запротестовал молодой князь. — Я на своем пути едва ли встречу Бога.

— Вы еретик, Петр Андреевич.

— О нет, сударыня, я грешник. И я собираюсь совершить убийство. Едва ли я после этого отправлюсь на Небеса. Но коль уж скоро мне светит дорога в ад, пусть она будет долгой.

— Быть может, вы не поедете?

— Я отправляюсь немедленно. Прощайте.

Петр Андреевич поклонился и покинул дом княгини Марьи Алексеевны. Оттуда он заехал к отцу, где оставил несколько прощальных писем, взял деньги и шпагу.

Потом он вновь сел на своего верного Агенора и пустился навстречу заре.

Старый князь, по обыкновению, проснулся в десять часов утра. Он всегда просыпался в это время, вне зависимости от того, в котором часу ему случалось лечь. После физических упражнений, которые позволяли ему не одряхлеть телом, совершил все привычные ритуалы утреннего туалета и лишь затем отправился к завтраку, который всегда в его доме подавали в полдень.

Аккурат в тот момент, когда часы закончили бить двенадцать раз, в столовую вошел Валентин и объявил, что с визитом явился граф Александр Христофорович. Старый князь велел немедленно его просить.

Как всегда, начальник Тайной полиции выглядел прекрасно.

— Слышали новость? — поинтересовался он после нескольких приветственных фраз.

— Ты знаешь, Христофорыч, в последнее время столько новостей, — заметил старый князь с улыбкой. — Которую из них рассказать хочешь?

— О Зимнем, князь, о Зимнем.

— А что с ним? — удивился Андрей Петрович. — Вчера вроде стоял.

— И простоит еще не один век, — уверенно закивал граф, — да только вот изрядно погорел он.

— Какая оказия! — усмехнулся Суздальский.

— Представьте себе. — Александр Христофорович прищурился. — Император в бешенстве.

— Могу себе представить.

— Его величество припомнили мне случай, — как бы кстати произнес граф. — Когда вы с ним в предыдущий раз беседовали, он сказал, что скорее Зимний дворец сгорит в огне, нежели он позволит вам вести себя подобным образом.

— Стало быть, теперь он вполне может позволить мне вести себя достойно, — заметил старый князь.

— После этого пожара он, знаете, несколько спустил пар, — деликатно сказал Александр Христофорович. — И если бы вы захотели… вернуть его расположение…

— Христофорыч, посмотри на меня, — со смехом произнес старый князь. — В моих летах не сильно заботятся о чьем-либо расположении.

— А Петр Андреевич? — удивился граф.

Суздальский улыбнулся той своей улыбкой, которой он одаривал людей умных и проницательных, людей, разумеющих важные мелочи, но упускающих самое главное, — эту улыбку видели очень немногие. Александр Христофорович уже видел эту улыбку. То было двенадцать лет назад, в декабре двадцать пятого года. Тогда Андрей Петрович настаивал на военном трибунале, казни организаторов восстания.

«Среди них достойные, уважаемые люди!» — возмутился тогда Турчанинов. И Суздальский улыбнулся так же, как и сейчас. «Да, — говорила эта улыбка. — Но они нарушили закон. Как бы это ни было тяжело, их должно привлечь к ответу».

Вот и теперь. Как бы это ни было тяжело, но Суздальские угодили в опалу. И им не пристало лебезить перед царем.

Андрей Петрович до конца завтрака не сказал более ни слова, а после проводил графа в кабинет.

Коль скоро старый князь решил продолжить беседу за закрытыми дверями, вдали от слуг, которым Суздальский очень доверял, Александр Христофорович смекнул, что предстоит серьезный разговор.

— Мой век кончается, — произнес Андрей Петрович. — Мне пришло время отходить от дел.

Начальник Третьего отделения внимательно посмотрел на собеседника. Он понимал, что означали слова старого князя: это были крайне скверные новости.