Степан Суздальцев - Угрюмое гостеприимство Петербурга

Император стоял у камина, наблюдал за горящими бревнами и о чем-то думал. Когда Роман вошел, он обернулся, окинул гостя холодным взглядом и кивнул.

— Ваше императорское величество! — начал Балашов. — Покорнейше благодарю вас за то, что соблаговолили принять меня…

— Оставьте это, Балашов, — отмахнулся от этих церемоний император. — Ваш отец очень много сделал для России и для меня лично, чтобы я пренебрегал просьбой его единственного сына.

— Так я могу обратиться к вам с ходатайством?

— Можете, Балашов. Рассказывайте.

Роман сделал глубокий вздох, набирая в легкие воздуха, чтобы выпалить то, что собирался сказать, на едином дыхании. Он опасался, что если хоть на секунду запнется, то не сможет сказать того, что собирался. Теперь, когда пришло время говорить, он почувствовал страх.

А что, если император не пожелает к нему прислушаться? А если просьба, сама по себе уже наглая, разгневает государя? Что ждет его, если он теперь сделает неверный шаг? Отставка, ссылка, Сибирь? Роман не знал.

Он пришел просить за своего лучшего друга. Если бы Петр Андреевич был теперь на его месте, разве он отступился бы? Разве он испугался бы государя?

— Я явился с тем, чтобы позволить себе небывалую дерзость: просить ваше величество изменить принятое решение.

— Вы сейчас говорите о молодом князе Суздальском? — строго глядя на собеседника, уточнил император.

— Так точно, ваше императорское величество!

— Никто не смеет перечить государю. Никто не смеет отказываться выполнять его приказы. За это всегда будет следовать жестокое наказание.

— Но ведь сам Петр Андреевич ничего не сделал!

— Вы что, Балашов, смеете сомневаться в справедливости моих решений? — сурово спросил Николай.

— Ваше императорское величество, я… — Балашов запнулся. Сказать ему, что он несправедлив, значит поставить крест на всем своем будущем, поссориться с царем. Но признать, что император справедливо поступает с Петром Андреевичем, означало бы предать его и свою совесть. Балашов боялся государя, но не мог предать свои принципы. Однако и сказать ему правду в лицо он не решался.

Император прочитал это в глазах Романа и произнес:

— Вы еще молоды, Балашов, и не можете оценить всей сложности решений, принимаемых монархом. Поверьте, я поступаю в интересах государства. Вы прекрасно служите, и я надеюсь скоро видеть вас в полковничьем мундире. Вы верны своему отечеству и своему императору. Но впредь воздержитесь от подобных ходатайств.

Роман не отвечал. Залившись краской, от стыда за собственную слабость, он молча смотрел на Николая, пока тот не произнес:

— Вы можете идти, Балашов.

Отпустив Балашова, император вздохнул.

Он симпатизировал молодому подполковнику. Прекрасный молодой человек, воспитанный и приятный, ревностно несущий службу и преданный своему отечеству, к тому же сын Александра Дмитриевича. Николай многим был обязан покойному Балашову, и никогда об этом не забывал. Он с удовольствием отплатил бы отцу, выполнив просьбу сына, однако тот просил о невозможном.

Не кто иной, как Андрей Петрович Суздальский, тому двенадцать лет назад высказывался за казнь организаторов декабрьского восстания. Всех врагов власти, мятежников, надлежит жестоко наказывать. Во главе державы стоит царь. И никому не позволено дерзить ему, перечить. Все должны знать, что никому не дозволено ставить себя выше государя. Андрей Петрович счел себя слишком могущественным, чтобы считаться с императором. И он должен ответить за это. Он стар? Он ничего не боится? Не беда! И у него есть уязвимое место. И это место — его единственный сын.

«Но что же я делаю? — одернул себя император. — Я подвергаю опасности ни в чем не повинного юношу. С другой стороны, кто-то ведь должен отправиться в Турцию советником посла: Петр Андреевич или кто-то другой. Молодой Суздальский вполне достоин этого назначения. Почему я должен подвергать опасности других? Если я отправлю Суздальского, все решат, будто я таким образом наказал Андрея Петровича. Эти министры и генералы уже совсем обнаглели. При Александре, при отце, при бабушке они привыкли получать за службу вотчины и великие капиталы. Так быть не должно. Не ради наживы они должны служить, но ради отечества, ради царя. А если кто-то из них решит показать мне зубы — что ж, у них будет прекрасный пример старого князя Суздальского. Это неуважение к государю необходимо пресечь на корню, пусть это даже жестоко».