Морис Юлет - Ричард Львиное Сердце

Королева знала, что Жанна здесь, но продолжала читать свои молитвы или, по крайней мере, делала вид, что читает.

Вдруг, неожиданно, Жанна опустилась на колени и, вытянув руки, обвила ими Ричарда и поцеловала его в щеку, потом подняла глаза и отчаянным, но победоносным взглядом смотрела на всех, уверенная, что никто не посмеет оспаривать её права.

Никто и не думал об этом. Беранжера продолжала молиться. Жанна задыхалась от волнения.

Наконец, у неё вырвались резкие слова:

— Неужели ты, Беранжера, можешь оспаривать моё право целовать мертвеца, любить его и с восторгом говорить о нем? Как ты думаешь, которая из нас, трех женщин, может отдать наилучший отчет об этом любимом человеке, — ты, Элоиза или я? Элоиза явилась и заговорила о старых грехах. Явилась ты и начала плакаться о новых. Что же мне остается делать здесь, раз я пришла? Уж не говорить ли о грехах будущих? А ты, мой дорогой рыцарь! — воскликнула она, прикасаясь рукой к его голове. — Увы! Здесь неуместно говорить о твоих великих прегрешениях; но, мне кажется, ты оставишь людям и искорку огня…

Туг Жанна взглянула на Беранжеру, и складка старого горделивого недовольства подернула ей губы, а её зеленые глаза сверкнули. Беранжера ни слова не сказала.

— Видишь ли, Беранжера, — продолжала Жанна. — Я говорю, как мать его сына, Фулька Анжуйского. Пусть мой сын Фульк лучше грешит, как грешили его предки, как грешил его отец, чем чахнуть, ища спасения в монастыре и посрамлять человека в нашем Спасителе за его выбор! Пусть лучше течет в нем дурная, но великая кровь, чем такая жидкая, как у тебя! Чего же тут бояться, девушка? Уж не меча ли? Вот уж восемь лет, как в моё сердце вонзен острый нож, но я не подаю ни звука. Пусть же и сын пронзит то сердце, которое пронзил отец! Я не из тех влюбленных, которые говорят своему возлюбленному: «Погладь меня по сердцу, милый!» Я из тех, которые говорят: «Если тебе угодно, мой король, пронзи мне сердце, дай пролить за тебя кровь мою!» Да, я проливала за него кровь и опять пролью, сладчайший мой Господь Иисус!

Жанна тихо склонилась над изголовьем короля и поцеловала его в голову, прибавив:

— Аминь! Пусть бедняги проливают кровь, если требует её король.

Королева продолжала молиться. Король открыл глаза, не проявив ни трепета, ни испуга, и улыбнулся, взглянув на Жанну, склонившуюся над ним.

— Хорошо, дитя моё! Хорошо, что ты поспела! — молвил он. — А что мальчик?

— Он здесь, Ричард.

— Приведи его ко мне, — проговорил король. Де Бар, тихо ступая, вышел к мусульманам, стоявшим у дверей, и вернулся, ведя за руку Фулька — стройного высокого белокурого мальчика с открытым лицом, с отцовским изящным очертанием рта и смелыми серыми глазами. Жанна обернулась, чтобы подвести его.

— Дитя моё! Вот отец твой!

— Я знаю, матушка, — проговорил ребёнок и опустился на колени у кровати.

Король Ричард положил ему на голову свою руку.

— Жесткая щетинка, Фульк! — заметил он. — Совсем отцовская! Но пошли тебе Боже иметь лучшую под ней подкладку, чем моя. Пусть Бог сделает тебя мужчиной!

— Но никогда не сделает Он меня великим королем, — сказал Фульк.

— Быть может. Он сделает тебя чем-нибудь лучшим, — заметил отец.

— Не думаю, — ответил мальчик. — Ты — величайший из царей земных. Так говорит Старец из Муссы.

— Поцелуй меня, Фульк! — вымолвил король. Мальчик поспешно поднял свое личико к его лицу и горячо поцеловал отца прямо в губы.

— Как влюбленный! — засмеялся король, а Жанна объяснила:

— Он всегда целует прямо в губы.

Ричард вдруг почувствовал сильную усталость и глухо вздохнул. Фульк оглянулся вокруг и, смущенный торжественностью обстановки, взял мать за руку. Она передала его де Бару, и тот увел ребенка прочь.

Король показал знаком Жанне, чтоб она к нему нагнулась. Она склонилась низко, но и то едва могла расслышать его. Все видели, что конец близок.

— Я должен отойти с миром, душа моя, если это возможно, — прошептал Ричард. — Скажи, что с тобой будет, когда я умру?

Жанна погладила его по щеке.

— Я вернусь к супругу моему и к детям, дорогой мой! Я оставила их там трех: все мальчики.

— И что ж, они добры к тебе? Ты счастлива?

— Я живу в мире со своей совестью; я — жена мудрого старца; я люблю детей своих; я вспоминаю про тебя, мой Ричард! Этого с меня довольно.

— Ещё есть кое-что такое, что ты могла бы мне отдать, моя Жанна!

Жалобная улыбка подернула её губы.

— Ну что же у меня «ещё» осталось, чтобы подарить тебе? — спросила она. Ричард на ухо шепнул ей: