Морис Юлет - Ричард Львиное Сердце

— Что-нибудь дурное принес он о своем господине? — спросила вторая девушка из ленизеньких по имени Мизра. Первую звали Фанум.

Фанум отвечала:

— Очень дурные вести о Мелеке (так прозвали здесь короля Ричарда); но таково желание маркиза..

— Ого! — воскликнула Мизра. — Нужно сказать этой соне: она ведь луна Мелека!

— Ты — дура, коли принимаешь меня за дуру! — отозвалась Фанум. — Ну чего ради стану я хвататься за рога бешеной коровы, чтобы она проткнула мне бедра. Пусть себе франки убивают друг друга — нам от этого только польза! Все-то они собаки!

— Послушай, Фанум! — остановила её Мизра. — Мелек — не собака. Нет, он даже больше, чем человек. Он тот самый желтокудрый царь Запада на белом коне, о котором разные пророки говорили, что он пойдет против султана. Я это знаю.

— Ну, значит, ему и смерть суждена худшая, нежели всякому человеку, — заметила Фанум. — Маркиз поедет с Джафаром на Ливан, чтобы повидать Старца из Муссы, которому тот служит. Мелек должен умереть, оттого что маркиз ненавидит его больше всех живых и мертвых.

— О, Царь Царствующих! — проговорила Мизра, всхлипнув. — И ты будешь спокойно стоять, хоть тебе и жалко его, и будешь смотреть, как маркиз убивает Мелека?

Но Фанум отвечала:

— Конечно, ведь каждый из людей нашего господина может убить маркиза; но чтоб убить Мелека, нужно коварство Старца. Пусть волк убьет сонного льва, сейчас явится пастух и убьет обожравшегося волка. Вот это — дело!

— Что ж, может быть, — согласилась Мизра. — Но мне жалко вот эту его любимицу. Нет ни одной дщери Али, которая была бы так добра, как она. Мелек — мудрец и умеет любить женщин.

— Пусть так, — успокоительно сказала Фанум. — А Старец из Муссы умней его. Он явится сюда и возьмет её, и мы чудесно заживем в Ливане!

Они много чего наговорили бы ещё, если б только Жанна считала это нужным, но ей казалось, что уж и того довольно. Опасность угрожала королю Ричарду, которого она, предательская душа, пустила уехать одного. Вспоминая о прокаженном, о своем обещании королеве-матери, о Ричарде, который стремился всё выше и выше лишь для того, чтобы пасть, она чувствовала, что сердце то стынет у неё в груди, то снова пышет огнем и трепещет так, словно хочет разорваться. Удивительно, до чего быстро она ясно увидала перед собой нужный путь, ведь её сведения были так ничтожны! Она не могла даже подозревать, кто такой этот мудрый Старец из Муссы на Ливане, знаток женщин. Она верила только, что это — мудрец. Она знала немного своего кузена, маркиза Монферрата: его союзник непременно должен быть убийца. Мудрец и знаток женщин, этот Старец из Муссы, обитающий на Ливане, умнее даже Ричарда! А она сама, Жанна, лучше дочерей Али! Что это за дочери Али? Красавицы? И что из того, если она превосходила их? Одному Богу известно… Но Жанна знала теперь, что должна пойти поторговаться с этим Старцем из Муссы. Все это она спокойно взвесила в своем уме, лежа, вытянувшись, на постели, не открывая глаз.

С первым же проблеском зари она велела своим ворчливым, ещё сонным женщинам, чтоб они её одели, и вышла из дому. На улице мало кто мог заметить её, и никто не посмел бы обидеть: её все знали хорошо.

У калитки стояли два евнуха, они плюнули, когда она проходила. По дороге она заметила мертвую ногу, торчавшую из канавы, а подле — целый отряд крыс, но большую часть падали уничтожали собаки. Женщин не было видно нигде, только там и сям завешанный огонек выдавал ещё не уснувший разврат, да колокол, созывавший верующих в храм, изредка разливал в воздухе свой мирный призыв. Утро было отчаянно-знойное: в воздухе ни струйки ветерка.

Жанна застала аббата Милó ещё дома. Он готовился идти в церковь святой Марфы служить обедню. При виде её дикого лица, он остановился.

— Нечего времени терять, дитя моё! — сказал он, выслушав её. — Нам надо идти к королеве: это прямо касается её. Спаситель мира! — воскликнул он, всплескивая руками. — За каких извергов Ты добровольно отдал жизнь Свою!

Они поспешили вперед. Солнце только что вырвалось из ночного мрака и засверкало на черепичных крышах высоких церквей. Акра начинала подыматься с постели.

Королева ещё не вставала, однако она послала сказать, что примет аббата, но ни в коем случае не будет принята мадам Сен-Поль. Жанна стряхнула с себя это оскорбление так же точно, как пряди горячих волос со своего лица. Ей было не до того, чтобы думать о себе.

Аббат пошел прямо в дом, где жила королева. Ему показалось, что она потонула в своей большой постели, от неё только и было видно, что острое очертание белого личика в черных облаках волос. Она казалась моложе самой юной невесты: то было дитя — малое, лихорадочно-сварливое, жалкое дитя. Пока она слушала аббата, губы её всё время дрожали, а её пальчики выдергивали золотые нити из вышитых на покрывале херувимов.