Морис Юлет - Ричард Львиное Сердце

«Грудь с грудью и уста с устами встретятся они теперь. Смелей, старик!» — сказал себе аббат, преисполненный надежд.

Когда статную женщину ввели в опочивальню королевы, Беранжера даже не взглянула на неё, не ответила на её глубокий поклон, а только попросила её подать зеркало со стола.

Пристально смотрела она в него несколько минут, то приглаживая свои черные волосы, то откидывая их назад и оправляя на груди косыночку так, чтобы немного была видна грудь. Затем она послала Жанну за коробочками с помадой, с белилами и румянами, за кисточками для бровей, за пудрой для лица. Под конец она потребовала, чтобы ей принесли бриллиантовую коронку, и надела её. Поправив прическу, повертев головкой туда-сюда, она положила зеркало и долго оглядывала Жанну.

— Недаром называют вас угрюмой: у вас угрюмый рот, — сказала она. — Я допускаю, что вы статны, но на это есть свои причины. Вы высокого-таки роста, шея у вас длинная. Зеленых глаз я не терплю… Фи, отвернитесь, не смотрите на меня! Волосы у вас удивительно хороши и цвет кожи также. Полагаю, все северянки такие? Подойдите ближе!

Жанна подошла. Королева прикоснулась к её шее и щекам.

— Покажите мне ваши зубы! — сказала она. — Хорошие крепкие зубы, но гораздо крупнее моих. Руки велики, и уши тоже — старайтесь скрывать их! Ну, теперь покажите ногу!

Она нагнулась на краю постели, Жанна протянула ногу.

— Она меньше, чем я думала, но гораздо больше моей, — заметила королева, потом вздохнула и откинулась назад.

— Бесспорно, вы очень высокого роста, — продолжала она. — Вам двадцать три года? Мне ещё нет и двадцати, а в меня уже были влюблены пятьдесят человек. Аббат из Пуатье говорит, что вы красивы. Вы и сами того же мнения?

— Не моё дело, мадам, думать об этом, — отвечала Жанна довольно сдержанно.

— То есть вы хотите сказать, что вы сами это знаете прекрасно, и я думаю, что это правда, — заметила Беранжера. — У вас чудный цвет лица и чудная фигура, но всё-таки женская. Теперь посмотрите на меня внимательно и скажите, как вы меня находите? Положите свою руку сюда и сюда, и туда, потрогайте мои волосы, вглядитесь хорошенечко в мои черные глаза. Волосы мои до колен, когда стою, и до полу, когда сижу. Я — дочь короля. Разве вы не находите, что я красива?

— Да, мадам. О, мадам!.. О, государыня, — говорила Жанна, едва в силах стоять перед тем, что рисовало её воображение. А королева (зеркала больше не было перед ней, и её воображение ей уже ничего не рисовало) продолжала разливаться в жалобах:

— Когда я жила ещё при дворе отца, его поэты прозвали меня Студеное Сердце за то, что я была холодна к любви. Любили меня и мессир Бертран де Борн, и мой кузен граф Прованский, и граф Оранский, и Рембо, и Госельм, и Эбл де Вантадорн. А вот нашелся человек холоднее меня, а я запылала страстью. А вы очень любите короля?

На такой вопрос, предложенный так спокойно, Жанна омрачилась. Он прогнал всякое сознание опасности, он затронул в ней чувство собственного достоинства.

— Я так глубоко люблю короля, королева Беранжера, — воскликнула она, — что надеюсь заставить его меня возненавидеть со временем.

— Вы беситесь или хитрите! — проворчала королева. — Вам хотелось бы ещё пришпорить его. Правда ли, что рассказывал мне аббат Милó?

— Не знаю, что рассказывал он вам, — отвечала Жанна. — Правда, одно: я не посмела допустить короля любить меня, а тем более не могу допустить этого теперь.

Королева сжала руки и зубы.

— Вы — чёрт! О, как я ненавижу вас! — воскликнула она. — Вы отказываетесь от того, чего я жажду, и он возненавидел меня из-за вас. Вы — ничтожнейшая тварь, а я — дочь короля!

Ноздри Жанны раздулись; она дышала трепетно и часто; в её пышной груди бушевала буря, которая, дай ей волю, скрутила бы в миг колючий листочек. Но Жанна не сказала ни слова в ответ на ненависть королевы. Вместо того, устремив неподвижный взор в пространство и заложив одну руку на шею, она заговорила о своем собственном намерении и опять свернула разговор на возвышенный предмет.

— О, королева, я не дотронусь больше никогда до вашего и моего короля! — воскликнула она. — Но я пойду спасать его.

— Женщина! Как ты смеешь говорить так мне! — вскрикнула Беранжера. — Неужели тебе дела нет до моих мук? Или ты ещё мало натворила зла?

Жанна вдруг откинула назад свои волосы, упала на колени и подняла лицо, восклицая:

— Мадам, мадам, мадам! Хоть умереть, а я всё-таки должна его спасти! Умоляю вас, простите меня! Но я должна идти.