Илья Гордон - Мать генерала

— А ты здесь узнал, что у меня семья, или до тебя раньше дошли об этом слухи? — полюбопытствовала Марьяша, испытующе глядя на комбрига исподлобья.

— Мне написала об этом мать, — ответил комбриг.

— Я вышла замуж много месяцев спустя после того, как перестала получать от тебя письма. Вышла только тогда, когда узнала, что ты женился.

— Я написал тебе много писем, но ответа ни на одно не получил. Ну, а потом был тяжело ранен, — сказал комбриг, будто оправдываясь. — Ты знала об этом?

— Откуда мне было знать? Писем я не получала, а твоя мама ничего не рассказывала о тебе, — с горечью отозвалась Марьяша.

Ей хотелось о многом поговорить с Эзрой, но она не решалась, не знала, как начать этот разговор.

— Если бы ты знал, как мне хотелось еще раз встретиться с тобой! — вырвалось наконец у нее.

— Вот мы и встретились, — быстро отозвался комбриг и, оглянувшись, вполголоса добавил: — Давай встретимся по-настоящему, если тебе это удобно. Поговорим обо всем… Сумеешь ли ты прийти незаметно — ведь тебе неприятно будет, если посторонние узнают о нашей встрече?…

— Ну и пусть узнают, — перебила Марьяша, — я никого не боюсь.

— Сегодня не удастся — должен вернуться мой брат Шимен… Я его еще не видел после приезда. Давай встретимся завтра вечером в роще, где мы встречались раньше. Хорошо?

— Хорошо, — согласно кивнула Марьяша. — Я приду. В котором часу?

— В шесть часов вечера, — ответил комбриг. — В шесть часов я буду тебя ждать.

Как только Марьяша вернулась домой после короткой встречи с Эзрой, мать сразу заметила, что дочка чем-то сильно взволнована.

— Что с тобой, дочка? Что случилось? — спросила она.

— А что такое? — пыталась Марьяша скрыть от матери свое волнение. Но разве что-нибудь укроется от материнского взгляда? Глаза дочери блестели от возбуждения, лицо светилось радостью, все валилось у нее из рук, видно было, что она чем-то потрясена.

— Что же ты молчишь, дочка, что с тобой случилось? — настаивала мать. — Давно я тебя такой не видела. Ты что-то скрываешь от меня…

Тревога, овладевшая душой Марьяши, передалась бы, может быть, и ее мужу Фоле, но внимание их отвлек плакавший ребенок. Марьяша взяла его на руки, и тут ей бросилось в глаза поразительное сходство отца с сыном.

«Что, если Эзра завтра предложит мне уехать с ним?» — в смятении подумала она. А ребенок? А муж? Что она скажет мужу, как объяснит свой уход? Он никогда не обижал ее, ни разу не повысил голоса, разговаривая с ней. Он любит ее всей душой. И за всю его любовь, за его преданность отплатить ему изменой? Но, может быть, Эзра просто хочет поговорить с ней, вспомнить былое? Может быть, он и не думает делать такое предложение? Это и лучше: она привязалась к Фоле, привыкла к нему.

Любовь к ребенку, казалось Марьяше, заглушила ее чувство к Эзре, она стала забывать его. Но это ей только казалось: стоило Эзре появиться в Миядлере, как глубоко таившееся чувство вспыхнуло с новой силой, и как она ни старалась подавить его, это ей не удалось, она хоть издали захотела взглянуть на любимого. Все эти годы чувство к Эзре жило в ее сердце рядом с любовью к мужу и к ребенку. И Марьяша сейчас сама не знала, какое чувство сильнее…

«А может, не ходить на свидание?» — подумала она.

Но не идти она не могла. Она столько лет мечтала хоть раз увидеться с ним, а теперь, когда он тут, когда счастье, которое она считала навсегда утерянным, снова засияло перед ней, она стремительно пошла ему навстречу.

Ночь Марьяша провела в смятении. Ее мучили противоречивые чувства, и она долго не могла уснуть. Поздним утром, когда она очнулась от недолгого сна, который не принес ей отдыха, Фоля уже ушел на работу. День вставал ясный, солнечный, а на душе у Марьяши было тревожно. Медленно продвигались стрелки часов, как это всегда бывает во время напряженного ожидания. Оставались считанные часы до встречи с Эзрой.

— И чего это я, глупая, нервничаю? — начала она себе выговаривать.

Внезапно Марьяша услышала за окном тревожный шум — голоса чем-то взволнованных, возбужденных людей. Выглянув, Марьяша увидела, что народ мечется по улице, как во время пожара. Она выбежала на крыльцо и сразу услышала надрывный плач, безутешные причитания. У Марьяши будто что-то оборвалось в груди.

«Беда какая-то», — подумала она, сбегая с крыльца на объятую смятением улицу. И тут явственно услышала полные отчаянной тоски сетования Эстер:

— Кто мог сравняться со мной в радости, когда я увидела его в моем доме? Кто был счастливее меня, когда я прижала к груди мой клад, мое сокровище, моего дорогого сына? А теперь злой рок отнимает его у меня — в огонь бросают мое ненаглядное дитя, жемчужину моей вдовьей жизни!