Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование

Наибольшие споры вызывали территориальные проблемы. Представители эмира призывали поверить дружеским заверениям их повелителя и не добиваться материальных гарантий «преданности афганского правительства Британской империи», то есть территориальных уступок. Каваньяри с удовлетворением принимал эти заверения, но продолжал настаивать на своем, стремясь обеспечить для Англии пути для возможного военного удара по Кабулу.

Перспективы английской политики в Афганистане казались Каваньяри в высшей степени обнадеживающими. Его телеграммы, летевшие в Симлу, были составлены в мажорных тонах. А 23 мая, когда поставленная перед ним задача была близка к окончательному решению, он усадил Дженкинса за подробное письмо вице-королю: надлежало известить начальство о положении дел, а главное, подчеркнуть свое умение до тонкости разбираться в ситуации, чтобы закрепить намерение вице-короля назначить его, Каваньяри, резидентом в афганской столице.

«Переговоры с Якуб-ханом приняли благоприятный оборот, — диктовал майор. — Мы получим вполне приемлемый для нас договор, а будущее покажет, каким эмиром он станет. Я склонен думать, что он подчинится влиянию британского резидента в Кабуле, но порой мне кажется, что у него слабый интеллект и, конечно, переменчивый характер. Мустоуфи не очень высокого мнения о нем, но допускает, что он — лучший среди баракзаев. Я нашел, что мустоуфи весьма расположен к нам, но он в некоторых отношениях неискренний человек, и я не могу сказать, что он блещет умом».

Остальных приближенных эмира Каваньяри аттестовал еще более резко: «Я нахожу, что все они обладают обычным афганским характером и их основные качества — скупость и подозрительность. Их аргументы были столь слабы и далеки от существа ситуации, что я сразу же решил вести дело, как если бы оно было самым обычным вопросом, связанным с пограничными патанскими племенами. В соответствии с этим я устроил так, что посещал эмира или вызывал к себе его министров, когда считал это необходимым, а официальная встреча состоится только один раз, когда будет зафиксировано окончательное решение, каково бы оно ни было…»

— Ну-ка, Уильям, прочтите, как там получается, — обратился Каваньяри к Дженкинсу. Выслушав, он подумал, что в тексте уж слишком часто звучит «я». Стилистически нехорошо, и литератор Литтон, без сомнения, сразу это отметит. «Ну и что ж! — подумал майор, — я обращаюсь не к писателю, а к вице-королю. Он должен хорошо запомнить, что именно я готовлю ему великолепный договор, именно я отлично разбираюсь в политике и людях!»

И Каваньяри продолжал диктовать: «Выработанный мною подход избавил нас от пустой траты времени и от ведения бесполезных переговоров, и я думаю, что результат будет столь же удовлетворительным, как если бы мы пустили в ход армию…» Впрочем, нет, Уильям, не стоит так выпячивать грубую силу. Напишите иначе: «…как если бы мы применили другие средства, находящиеся в нашем распоряжении».

Далее следовало вернуться к личности Якуб-хана, отметив его неспособность управлять страной (без надлежащего руководства, естественно), и выразить в связи с этим свое беспокойство. Каваньяри так и поступил. «Некоторые из предложений эмира, — записывал Дженкинс, — демонстрируют такой недостаток умения вершить государственные дела, что нельзя не испытывать тревоги по поводу того, сможет ли он решать проблемы, которые в будущем встанут перед его страной… Господствующая в Англии мысль, что Якуб-хан — это лучшее, чего стоит желать, определила мое стремление к соглашению с ним. Могу сказать с полной уверенностью, что такое соглашение является почти совершившимся фактом. Но я считаю и всегда считал, что наша истинная политика заключается в том, чтобы раздробить Афганистан на мелкие государства…»

Последнее соображение требовало осторожности. Его нельзя было высказывать слишком уж категорически: а вдруг в Симле и там, в Лондоне, найдут, что уже сейчас необходимо накрошить из афганских земель несколько незначительных ханств! Разумеется, это было бы лучше всего. Британская политика на Востоке всегда исходила из мудрого правила, лежавшего еще в основе действий Римской империи: «Разделяй и властвуй!» Полуитальянец Каваньяри с особым удовольствием отмечал сообразительность своих далеких предков. Но если Афганистан начнут дробить немедленно, то он рискует оказаться резидентом у вождя какого-нибудь второразрядного племени. Нет уж, пусть этим займутся, когда Литтон выполнит свое обещание и переведет его на достаточно высокий пост в более цивилизованные края.