Игорь Минутко - Бездна (Миф о Юрии Андропове)

Валерий Яворский переводил, потупя взор долу. По худым щекам Воеводина ходили желваки.

— А как поступает Юрий Владимирович? Большинство видных диссидентов высылается из Советского Союза в страны Европы и к вам, в Америку. «Выдворяются» — так приятней для слуха нашего высшего руководства. Несколько судебных процессов, сроки минимальны. Многие, правда, лишаются профессиональной работы, действует институт невыезда из города или области, перлюстрация писем, прослушиваются телефоны… Вот и у меня сейчас прослушивается. Словом, превентивные меры. Но согласитесь: все живы, никто не уничтожен как «враг народа». Тот же Андрей Сахаров. Поверьте мне на слово: по отношению к академику предлагались весьма крутые меры. Особенно на них настаивал покойный товарищ Суслов. Юрий Владимирович изменил ситуацию к лучшему. И в этом столкновении мнений на Политбюро он был один. Или почти один… Так я вас спрашиваю, молодой человек, это «разгром» диссидентского движения или что-то другое? Да не будь Андропова во главе КГБ, мог бы я почти двадцать лет оставаться на свободе, работая над книгой «Сталинизм на суде истории»? Имел бы доступ в партийные архивы?

«Действительно, как это вам удается?» — вертелся на языке Жозефа вопрос, но он сдержался и спросил другое:

— И сейчас, когда Юрий Андропов стал секретарем ЦеКа, занял кабинет Суслова, ему по-прежнему трудно?

— Да. Трудно. Но лед тронулся. Грядут перемены. Остается подождать. Скорее всего, совсем недолго.

И все присутствующие в кабинете московского диссидента поняли, ЧЕГО надо подождать…

— Какие еще трудности испытывает Юрий Андропов, проводя свою линию в Политбюро? — спросил американский журналист.— Кроме, если я вас правильно понял, сопротивления скрытых сталинистов?

— Ну… Например, национальный вопрос.— Роберт Николаевич впервые за всю встречу улыбнулся.

— Простите, не понял.

— Согласен…— Ведеев помедлил, быстро, с явным сарказмом взглянул на Валерия Яворского.— Вам это непросто понять. Видите ли, господин Рафт, мать отца Юрия Андропова — еврейка.

— Ну и что же? — удивленно спросил американский журналист.

— Дело в том, что антисемитизм у нас имеет весьма сильную политическую окраску. Одно дело бытовой…

— Вы хотите сказать…— перебил Жозеф Рафт.

— Я хочу сказать, что с окончательным утверждением неограниченной власти Сталина все евреи, занимавшие высшие посты в государстве, и прежде всего на самом верху, были не сразу, конечно, постепенно… в основном уничтожены. Уцелевшие физически — изгнаны. Иосиф Виссарионович терпел рядом с собой лишь одного семита — Кагановича. С тех пор и повелось: евреи не должны управлять Россией. Можно сказать, сталинская традиция. Хотя, согласитесь, по законам здравого смысла, все выглядит весьма странно: грузин Джугашвили, патологический антисемит, насаждает юдофобство в России, исповедуя славянский национализм. Впрочем, на склоне лет товарищ Сталин считает себя русским: «Мы, старые русские люди, давно этого ждали…» Так он говорил после разгрома Квантунской японской армии и возвращения России части Курильских островов, половины Сахалина и Порт-Артура.— Роберт Николаевич взглянул на ручные часы,— Так что, мой американский коллега… Я ведь по первой профессии журналист, историей занялся позже. Так что, сами понимаете, в Политбюро Юрий Владимирович в определенном смысле — белая ворона.

— И все-таки я этого не понимаю! — воскликнул Жозеф Рафт.

— И не старайтесь понять сразу,— снова улыбнулся московский диссидент.— Понимание придет со временем. По мере того как вы будете все глубже постигать советский период российской истории. Коли вы всерьез занялись этим делом. А теперь… еще есть немного времени. Может быть, у вас появились ко мне какие-нибудь конкретные вопросы?

Последовали вопросы, естественно, об Андропове, однако беседа потеряла — для Рафта — первоначальный интерес и остроту. Главное, считал американец, он услышал и понял. Правда, Роберт Николаевич прибавил к складывающемуся в сознании Жозефа образу бывшего Председателя КГБ и теперешнего Главного Идеолога Советского Союза новые черты: деловитость, практицизм, скромность, страстное увлечение политикой, простота, нелюбовь к парадности, показухе, лозунгам.

Аудиенция была прервана Ведеевым почти бесцеремонно: снова взглянув на ручные часы, он сказал:

— Я вынужден прервать нашу беседу и извиниться. Через десять минут придет мой массажист, а потом у меня вторая половина рабочего дня, до двенадцати ночи.