Павел Шестаков - Самозванец

Очень точно сформулировал его Соловьев:

«…Если тот, кто царствовал в Москве под именем Димитрия, сына царя Иоанна, носил это имя незаконно, то является вопрос: сознательно ли он принял на себя роль самозванца или был убежден, что он истинный царевич? Чтобы сознательно принять на себя роль самозванца, сделать из своего существа воплощенную ложь, надобно быть чудовищем разврата, что и доказывают нам характеры последующих самозванцев. Что же касается до первого, то в нем нельзя не видеть человека с блестящими способностями, пылкого, впечатлительного, легко увлекающегося, но чудовищем разврата его назвать нельзя. В поведении его нельзя не заметить убеждения в законности прав своих, ибо чем объяснить эту уверенность, доходившую до неосторожности, эту открытость и свободу в поведении?»

Это же интересует и Ключевского:

«…Сам Лжедмитрий… держался как законный природный царь, вполне уверенный в своем царственном происхождении; никто из близко знавших его людей не подметил на его лице ни малейшей морщины сомнения в этом. Он был убежден, что и вся земля смотрит на него точно так же… Но как сложился в Лжедмитрии такой взгляд на себя, это остается загадкой столько же исторической, сколько и психологической».

Так писал Ключевский около ста лет назад и, повторяя его слова сегодня, можно только констатировать, что точного ответа на вопрос история так и не дала. Ироническое выражение «история умалчивает», увы, вполне применимо в данном случае. И все-таки умалчивает, но не молчит. История говорит довольно много, хотя и разными голосами. Особенно любопытны, конечно, голоса современников.

Скажем прямо: большинство, в том числе и многие из ближайших соратников и сторонников Дмитрия, в царское его происхождение не верили.

Трудно, например, оспорить такое показание бывшего слуги при дворе Марии Нагой, сделанное после смерти Дмитрия:

«Убит человек разумный и храбрый, но не сын Иоаннов, действительно зарезанный в Угличе. Я видел его мертвого, лежащего на том месте, где он всегда игрывал. Бог судья князьям и боярам нашим: время покажет, будем ли счастливее».

Показание приводит пастор Бер, известный как убежденный поклонник Дмитрия!

Во что же верил сам призвавший себя на царство?

Его официальная версия гласит:

«Годунов, предприняв умертвить Димитрия, за тайну объявил свое намерение царевичеву медику, старому немцу, именем Симону, который, притворно дав слово участвовать в сем злодействе, спросил у девятилетнего Димитрия, имеет ли он столько душевной силы, чтобы снести изгнание, бедствие и нищету, если богу угодно будет искусить оными твердость его?

Царевич ответствовал: имею; а медик сказал:

— В сию ночь хотят тебя умертвить. Ложась спать, обменяйся бельем с юным слугою, твоим ровесником, положи его к себе на ложе, и скройся за печь; что бы ни случилось в комнате, сиди безмолвно и жди меня.

Димитрий исполнил предписание. В полночь отворилась дверь, вошли два человека, зарезали слугу вместо царевича и бежали. На рассвете увидели кровь и мертвого: думали, что убит царевич, и сказали о том матери. Сделалась тревога. Царица кинулась на труп и в отчаянии не узнала, что сей мертвый отрок не сын ее.

Дворец наполнился людьми: искали убийц, резали виновных и невинных; отнесли тело в церковь, и все разошлися. Дворец опустел, и медик в сумерки вывел оттуда Димитрия, чтобы спастися бегством…»

Картина почти правдоподобная и впечатляющая. Забыть такое потрясение, такое событие девятилетний мальчик просто не мог. Но тогда «названный» Дмитрий был или истинным царевичем, помнящим все, что произошло с ним в ту страшную ночь, либо самозванцем сознательным, распространяющим о себе заведомую ложь, «лицедей на престоле», как называет его Карамзин. Но вероятность того, что Дмитрий — настоящий царевич, ничтожно мала. Следовательно, все-таки лицедей?

Гадать можно до бесконечности. А если, не претендуя на истину в конечной инстанции, рассмотреть такую версию?

Вряд ли мальчик, воспитывающийся в доме Романовых, мог изначально считать себя спасенным царевичем. Мысль о царском происхождении скорее всего была ему внушена. Мальчику могли сказать, что он был подменен и вывезен с целью спасения не в день покушения, а задолго до него, ибо злодейства ожидали. И он мог этому поверить. Живописные же подробности о беседе с медиком и сидении за печкой придуманы для убедительности позже, когда Дмитрий выступил открытым претендентом на корону. Считая себя истинным наследником Грозного, «сын» мог пойти на сознательное «расширение» истины, не видя в дополнительной выдумке принципиального обмана.