Деннис Лихэйн - Настанет день

— Пикнешь — пристрелю на месте.

Дымарь поднял руки, он еще не снял пыльник.

— Назад. Еще. Руки выше.

Лютер выбрался из шкафа в коридор.

Глаза Дымаря сузились.

— Ты, Деревня?

Лютер кивнул.

— Малость переменился. С такой бородой нипочем бы тебя не признал на улице.

— Ты и не признал.

Дымарь слегка вздернул брови.

— На кухню, — велел Лютер. — Ты первый. Руки за голову. Пальцы заплести.

Дымарь подчинился, двинулся по коридору, вошел в кухню. Там был столик, накрытый скатертью в красно-белую клетку, два стула. Лютер указал Дымарю на один, сам сел напротив.

— Руки можешь с головы снять. Просто на стол положи.

Дымарь расцепил пальцы, опустил ладони на стол.

— Старик Байрон тебе передал?

— Он говорил, ты вынес им витрину.

— А что я приду за тобой, говорил?

— Да, что-то такое было.

— Так вот зачем тебе эти три телохранителя?

— Да, — отозвался Дымарь, — и еще из-за конкурентов по бизнесу, они слишком вспыльчивые.

Лютер сунул руку в карман пальто и вытащил коричневый бумажный пакет. Положил на стол. Увидел, как Дымарь уставился на эту штуку. Пускай себе покамест гадает, что это.

— Что ты думаешь о Чикаго? — спросил Лютер.

— Про беспорядки?

Лютер кивнул.

— Думаю, чертовски жаль, что порешили всего пятнадцать белых.

— А про Вашингтон?

— Ты куда клонишь?

— Уж побалуйте меня ответом, мистер Поулсон.

— Вашингтон? Да то же самое. Но зря ниггеры не отбивались. У тех, в Чикаго, духу хватило.

— В своих путешествиях я проезжал через Ист-Сент-Луис. Два раза.

— Да? И что там?

— Один пепел, — ответил Лютер.

Дымарь слегка побарабанил пальцами по столу.

— Ты ведь не убивать меня пришел, а?

— Не-а, не убивать. — Лютер щелкнул по пакету, и из него вылезла пачка денег, туго перетянутая красной резинкой. — Тут тысяча долларов. Половина того, что я тебе, по моим прикидкам, должен.

— За то, что ты меня не прикончишь?

Лютер покачал головой. Опустил пистолет, положил на стол и толкнул его по скатерти вперед. Откинулся на спинку стула.

— За то, что ты не прикончишь меня.

Дымарь не стал сразу хватать пистолет. Он глянул на оружие, склонив голову набок, потом наклонил ее в другую сторону, чтобы внимательно посмотреть на Лютера.

— Мне надоело, что наши убивают наших, — произнес Лютер. — С меня хватит. Наших и так достаточно убивают белые. Не желаю я больше в этом участвовать. А если ты хочешь и дальше во всем этом жить, пришей меня на месте — и получишь эту тысячу. Не станешь — получишь две. Хочешь, чтоб я помер? Так вот он я, сижу здесь и говорю — валяй, жми на этот паршивый спуск.

Дымарь уже стискивал пистолет в руке. Лютер и не видел, как тот его схватил, но ствол теперь смотрел прямо Лютеру в правый глаз. Большим пальцем Дымарь взвел курок.

— Видать, ты меня путаешь с кем-то, у кого имеется душа, — проговорил он.

— Видать.

— И ты небось думаешь, что я не из тех, кто прострелит тебе сейчас этот глаз, потом пойдет на соседнюю улочку и трахнет твою бабу в задницу, перережет ей глотку и сварит суп из ее младенчика.

Лютер ничего не ответил.

Дымарь провел дулом по его щеке. Поскреб мушкой Лютеров висок, обдирая кожу.

— Ты, — произнес он, — больше не станешь связываться ни с какими собирателями ставок, ни с какими любителями дури. Ты будешь подальше держаться от ночной жизни Гринвуда. Далеко-далеко. Ты никогда не войдешь в заведение, где я могу с тобой столкнуться. А если решишь вдруг бросить своего малыша, потому что простая жизнь для тебя слишком, на хрен, проста? Так я тебя поймаю и неделю буду резать на кусочки, а потом уж дам подохнуть. У вас имеются возражения по части каких-либо пунктов данного контракта, мистер Лоуренс?

— Никаких, — ответил Лютер.

— Закинешь остальные мои две тысячи в бильярдную, завтра днем. Парню по имени Родни. Он выдает клиентам шары. Не позже двух часов. Усек?

— Не две тысячи. Одну.

Дымарь воззрился на него, прикрыв глаза.

— Ладно, две, — сказал Лютер.

Дымарь поставил пистолет на предохранитель и отдал Лютеру. Тот взял его и убрал в пальто.

— А теперь проваливай из моего дома, Лютер.

Лютер встал.

Когда он дошел до кухонной двери, Дымарь произнес:

— Ты хоть понимаешь, что тебе больше никогда в жизни так не повезет?

— А то.

Дымарь закурил.

— Тогда проваливай и больше не греши, оглодыш.

Вот и Элвуд-авеню. Лютер поднялся на крыльцо своего дома. Заметил, что перила облупились. Надо бы их перекрасить. Завтра — первым делом.