Сьюзан Ховач: Наследство Пенмаров

Я умолял Господа простить меня. Я просил Его о справедливом наказании, чтобы мне не пришлось всю оставшуюся жизнь жить с чувством невыносимой вины. Я просил Его о возможности пострадать, чтобы я мог искупить свою вину и почувствовать себя лучше.

«Страдать, — молил я, — но не умереть».

Умереть было бы несправедливо. Я не хотел умирать.

«Позволь мне жить», — молился я, стараясь не думать об ужасах войны, на которую мне вот-вот предстояло возвратиться, и вскоре я молил уже не только Господа, но и двуглавого фантома по имени Справедливость-И-Несправедливость, чудовища, которое завораживало меня всю мою жизнь. «Дай мне справедливости, — просил я. — Это все, что мне нужно. Дай мне справедливости. Какой бы она ни была, дай мне справедливости».

Я склонился над телом. Я пытался не думать о Ребекке, о прошлом и все же я просил ее простить меня так, словно она стояла рядом и могла слышать каждое мое слово. По лицу у меня катились слезы, грудь стеснило от попыток подавить рыдания. Сделав невероятное усилие, я подтащил тело к краю шахты и столкнул его в темноту.

Через, как мне показалось, нескончаемое время послышался всплеск, а потом наступила тишина.

Все было кончено.

Добравшись до машины, я просидел там четверть часа, пытаясь прийти в себя. Меня еще время от времени сотрясали рыдания, но в конце концов я с ними справился и вытер глаза платком. Вскоре я зажег спичку и посмотрел в зеркало машины, чтобы убедиться, что следов слез не осталось. Но глаза мои казались только еще темнее обычного и покрасневшими, словно я невыносимо устал.

Наклонившись вперед, я заставил себя завести мотор и задним ходом съехать до места, откуда можно было развернуться и ехать обратно в деревню. Теперь предстояло самое сложное. Мне нужно было утишить гнев Изабеллы, убедить ее, что ничего не случилось, и вести себя, как повел бы себя любой любящий муж в последние минуты сорокавосьмичасового отпуска.

Мне было страшно.

Я уехал на рассвете, чтобы попасть на ранний поезд в Лондон, и она пришла со мной на станцию. Мы взяли машину и поехали туда одни, хотя для этого едва хватило бензина с черного рынка.

— Бедный Джан, — говорила Изабелла, прижимаясь ко мне, пока я вел машину по холодной безлюдной дороге через пустошь. — Я знаю, что ты расстроен, хотя и очень стараешься этого не показывать. Не нужно расстраиваться из-за того, что ночь была такой короткой: было так замечательно просто лежать в твоих объятиях… Мне на самом деле кажется, что теперь ребенок будет. Мне это подсказывает интуиция. А когда ты приедешь домой в следующий раз…

Но ребенка не было. Она написала об этом тремя неделями позже коротенькое, печальное письмецо, а я подумал: «Интересно, что бы она сказала, если бы узнала об облегчении, которое я испытал, узнав эту новость?». Я не хотел никаких серьезных напоминаний о том сорокавосьмичасовом отпуске по семейным обстоятельствам.

Довольно было воспоминаний.

Вскоре начали приходить письма.

«Мой дорогой Джан, ты не поверишь! Кажется, Джонас таинственным образом исчез…»

«Дорогой Джан, не падай в обморок, увидев еще одно письмо от твоего престарелого полуграмотного брата, но я должен сообщить тебе, что все ищут Джонаса…»

«Дорогой Джан, — вежливо писала мать, — без сомнения, ты уже знаешь, что Джонас исчез. Это очень странно, не могу и придумать, что с ним случилось. Велосипед нашли через день после того, как он приходил к нам, но никаких других признаков его существования нет. Мы все боимся, что с ним что-нибудь случилось, но полиция так не считает. Сегодня утром ко мне приходил полисмен, очень милый человек, потому что мы, по всей видимости, были последними, кто его видел, но боюсь, я не очень ему помогла, только сказала, что Джонас вылетел отсюда в гневе, а ты остался со мной еще на пару часов, чтобы меня ободрить. Конечно, мне пришлось совершить небольшой экскурс в семейную историю, чтобы объяснить, почему вы с Джонасом поссорились, но полисмен был очень добр, он все понял, и тебе незачем волноваться…»

«…Все это очень странно, — писал Уильям. — Версия, которая сейчас превалирует над другими, — это что Джонас пошел по пустоши и упал в неогороженную шахту, но я ей не верю. Во-первых, Джонас, когда бросил велосипед, был уже в приходе Морва, и, если он и пошел через пустошь к ферме своих сестер, я не верю, что он мог попасть в беду. Джонас знал приход Морва как свои пять пальцев, потому что жил там всю жизнь, а его путь не пролегал мимо старых шахт. Как ты думаешь, может быть, его подвез какой-нибудь сумасшедший? По правде говоря, в это я тоже не верю, потому что Джонас был таким крепким, что мог бы побить самого сумасшедшего изо всех сумасшедших убийц. Как ты думаешь?»