Френк Слотер - Чудо пылающего креста

Большая часть дня ушла на то, чтобы закончить расклейку императорского указа по всему городу; и когда, ближе к вечеру, Константин во главе отряда уже подходил к площади перед дворцом, предвкушая удовольствие, которое получит от ванной и бокала вина, он услышал впереди крики и увидел, что все улицы, ведущие к площади, забиты толпами людей.

— Что происходит? — крикнул он человеку, взобравшемуся на балкон второго этажа, откуда ему видна была площадь.

— Христианина собираются казнить, командир.

— Какого еще христианина?

— Аммиан его зовут. Он утром декрет сорвал со стены. Говорят, на суде он обвинил цезаря Галерия — мол, цезарь арестовывает христиан, а добро-то их себе присваивает.

— Хоть правду сказал, — заметил кто-то, и из толпы послышался смех. — Скоро Галерий станет первым богатеем на Востоке — если ему хватит на это христиан.

— Декурион, — обратился Константин к своему помощнику по наряду, — возьми четырех человек и проложи мне древками копий дорогу на площадь.

Солдаты тут же бросились исполнять приказ, не обращая внимания на крики и ругань оттесняемых людей, которым, если они слишком медлили, приходилось получать синяки или удары по голове. Вскоре образовался проход, и Константин добрался до края площади. В небольшом отдалении он увидел Дация, стоящего во главе наряда гвардейцев, и подошел к нему.

— Что тут происходит? — спросил он. — Сегодня утром я приказал отвести к судье одного человека, а теперь мне говорят, что его собираются казнить.

— В наше время суд над христианами — дело скорое. Вон там, перед церковью, видишь?

Еще не убрали угли кострища, поглотившего накануне лавки и прочие принадлежности церкви, а уж снова складывали в кучу дерево вокруг установленного там столба. Шагах в десяти от него, на краю открытого пространства, на своем переносном троне сидел Галерий, а рядом с ним двое дюжих солдат держали Аммиана.

По приказу Галерия избитого арестанта частью провели, частью проволокли по мощенной булыжником площади на небольшой пригорок, где стояла церковь. Там его быстро привязали к столбу, а ноги обложили сухим хворостом. Тишина опустилась над площадью — люди ждали следующего акта разыгрываемой перед ними драмы, но Галерий не желал подгонять ее действие. Поднявшись на ноги, он обратился к народу:

— Вы видите перед собой осужденного еретика, — начал он, — поклоняющегося ложному Богу, который требует верности даже большей, чем верность императору и богам Рима. Его преступление, согласно римскому закону, рассмотрено мною и судьей, и мы признали его виновным. Но император Диоклетиан милостив и великодушен, и смерть от пламени, что поглотит его тело, будет гораздо быстрее, чем та, которую он заслуживает — распятия на кресте, пока хищные птицы не выклюют глаза и плоть не начнет отваливаться от кости. Пусть все смотрят на этот костер, и те, кто последовал за ложным Богом христиан, пусть знают, что могут отречься, не испытывая беспредельно терпения нашего обожаемого августа.

Галерий помедлил, обведя глазами площадь, чтобы сказанное им лучше усвоилось зрителями, перед тем как приступить к следующему акту в этом мрачном спектакле. Вперед выступил солдат с запаленным факелом. И тут взгляд Галерия остановился на Константине. Что случится дальше, Константин уже знал, и потому постарался быть собранным.

— Мне доложили, что этого еретика арестовали по приказу трибуна императорской гвардии, — сказал Галерий. — Так пусть же честь поднесения факела и исполнения приговора суда принадлежит ему.

Какое-то мгновение Константин испытывал то, что он пережил в тот ужасный день на усеянном телами поле к востоку от Евфрата, видя перед собой явное свидетельство поражения римлян и зная, что, возможно, он завел своих людей в ловушку, из которой можно и не выбраться. Его охватила паника, острое желание обратиться в бегство, но рядом послышался знакомый голос. Говорил Даций.

— Галерию только того и надо, чтобы ты отступился, — предупреждал он. — Бери, бери факел. Не твоя, так другая рука все равно подожжет этот костер.

Его нерешительность длилась всего лишь мгновение — и он вышел навстречу солдату. Взяв факел, он подошел к древесной куче, сунул в нее пылающий конец и, дождавшись, когда хворост разгорелся и языки пламени лизнули ему руку, бросил факел в огонь.

И, только отступив назад, осмелился он прямо взглянуть в лицо Аммиана — и не увидел в нем ни малейшего страха. Да что там страх! Глаза приговоренного горели так же ярко, как и факел, которым запалили костер. И взгляд его выражал такую готовность умереть, что казалось, не будь он привязан к столбу, то сам побежал бы навстречу смерти.