Френк Слотер - Чудо пылающего креста

— Почему мне с детьми приходится тащиться в эту варварскую дыру, когда ты еще даже не закончил завоевание Востока? — гневно призвала она его к ответу, как только было покончено с церемониальной стороной их встречи и они оказались наедине.

— Потому что я хочу, чтобы ты была со мной. Я покорил полмира и сделал тебя его императрицей — разве это ничего не значит?

— Я могла бы с большим удовольствием наслаждаться этим в Риме, чем в этой… этой деревне. К тому же ты скоро опять уедешь на персидскую границу или за Дунай и оставишь нас здесь.

— Тогда, возможно, ты и услышишь, как твои дети учат уроки, — отрезал он.

— Для этого я привезла наставника — ведь ты-то, кажется, совсем об этом забыл. Его рекомендовал сенатор Марцеллин; это его племянник, его зовут Луп, он учился в Массилии.

Константин припомнил: в свите, что высадилась на берег вместе с Фаустой, он заметил довольно красивого мужчину в тоге, что само по себе должно было выделять его среди других здесь, на Востоке. Он припомнил и то, что новоприбывший имел сильное фамильное сходство с Марцеллином.

— Уж пора бы детям иметь хорошего наставника, — согласился он, думая, что, пожалуй, было бы целесообразно снискать как можно большее расположение Марцеллина и фракции сенаторов, предводительствуемой старым патрицием. Когда они несколько месяцев назад посетили Никомедию и Марцеллин обмолвился о чествовании, устроенном Криспу в Риме, он оказался довольно невежлив и бесцеремонно отправил их восвояси. Тут ему в голову пришла внезапная мысль. — А этот Луп, он язычник?

— Он римлянин. — Фауста надменно вскинула голову, — Он научит детей хоть какому-то уважению к обычаям и престижу Рима; а это лучше, чем заставлять их слушать твою сестру, как она бесконечно скулит свои молитвы иудейскому Богу. Меня в Риме предупреждали, что она делает все возможное, чтобы рассорить меня с моим собственным мужем. Ты же знаешь, ей хочется только одного — быть уверенной, что это ее отродье, которого ты назвал цезарем, когда-нибудь отхватит кусок империи.

В обвинительных словах Фаусты содержалось достаточно правды, чтобы из-за них разгневаться на нее. После смерти Лициния Констанция с детьми, включая маленького цезаря Лициниана, поселилась в Никомедии. Там она вступила в тесные взаимоотношения с христианской Церковью, особенно с епископом Евсевием, именуемым Никомедийским, чтобы его не путали с епископом Кесарийским. И Константин не сомневался, что и Фауста, подобно Констанции, также усердно старается заполучить хороший кусок империи для своих собственных отпрысков.

— Давай не будем ссориться, ведь мы не виделись так давно, — говорил он, стараясь урезонить ее. — Вскоре мне предстоит поездка в Антиохию и Александрию. Ты всегда любила путешествовать, да и детям будет интересно увидеть что-то еще помимо Рима и Италии. Кроме того, еще какой-то годик, и мы поедем в Рим — праздновать мое двадцатилетие на престоле.

Как всегда быстро меняющаяся в настроении, она уже сокрушалась по поводу его здоровья:

— Крисп говорил, Что ты чересчур много работаешь, и теперь я это вижу. — Она ласково прильнула к нему, как всегда уверенная, что ей нипочем его даже самые трудные настроения. — Теперь, когда я здесь, уж я позабочусь, чтобы ты побольше развлекался.

— Едва ли могу вспомнить, что это такое, — признался он.

— Даций говорил, что христианские епископы снова борются друг с другом здесь, на Востоке. Зачем беспокоиться из-за них, когда ты знаешь, что они вечно из-за чего-нибудь ссорятся?

— Я послал Хосия уладить это дело, — заверил ее Константин. — Так ты видела Криспа в Риме?

— Да. Его галера попала в бурю, когда он плыл в Галлию по Мидетерраниуму [62] Так римляне называли Средиземное море. , и ему пришлось зайти в Остию за новой оснасткой. Когда я узнала, что они с Дацием всего лишь в нескольких милях, я, естественно, пригласила их к себе. Ты же знаешь, как дети любят Криспа.

Либо она выдающаяся лицемерка, решил Константин, либо говорит правду. Казалось, в ее голосе и манерах явно нет ничего такого, что говорило бы против последнего предположения.

— Крисп не хотел никаких фанфар, — добавила она. — Но он же все-таки цезарь и твой сын. Когда в сенате узнали, что он в Риме, они упросили его выступить перед ними и рассказать о кампании, особенно о флотских сражениях в Геллеспонте и Боспоре — Фауста вдруг остановилась и бросила на него проницательный взгляд. — Но ты уже знал об этом, разве нет?