Френк Слотер - Чудо пылающего креста

Борясь с собой и проигрывая эту битву, Константин предался мрачным размышлениям над тем, что он считал сыновней неблагодарностью, пока наконец не погрузился в сон — но только затем, чтобы оказаться в объятиях кошмарного сновидения, в котором ликующий Крисп приносил в жертву собственного отца на алтарь Аполлона. Когда рассвело, он призвал к себе секретаря и продиктовал ему краткий приказ: он снимает Криспа с поста цезаря Галлии и назначает на него своего сына Константина II — хотя мальчику не было еще и тринадцати — с Эвмением, верность которого не вызывала у него сомнений, в качестве исполняющего обязанности префекта. Покончив с этим, он послал властное письмо в Рим, приказывая Фаусте немедленно явиться в Никомедию и привезти с собой детей.

После полудня он также отослал Марцеллина с делегацией назад в Рим, даже не удостоив их второй аудиенции. В то же время он отправил с ними официальное сообщение для обнародования во всех главных городах империи — сообщение, о содержании которого впоследствии ему не раз приходилось сожалеть. Короче говоря, открытое письмо к его подданным призывало всякого, кто знает о заговоре против императора или правительства, представить эту информацию и заверяло, что он будет хорошо вознагражден.

«Пусть он придет без страха и пусть обратится ко мне! — говорил Константин в конце письма, — Я выслушаю всех: я проведу расследование, и, если обвинитель не докажет своего обвинения, я прощу его заблуждения. Только пусть он говорит смело и будет уверен в своем деле!»

Это письмо стало открытым приглашением доносчикам, сочинителям всяческих небылиц и тем, кто стремился ради собственной выгоды навредить другим. И довольно скоро от него загорелся костер под котлом с настоящим ведьминым зельем.

Уже на второй день вслед за публикацией этого скоропалительного эдикта у Константина появились дурные предчувствия насчет сделанного им в порыве гнева опрометчивого шага. При этом он сознавал, что приступы гнева более всего прочего теперь стали преследовать его, сделавшись главным пороком. Только беспристрастное рассуждение могло бы привести его к тому выводу, что случаю, происшедшему с Криспом, должно быть логическое объяснение. Но когда таковое сразу же не пришло ему в голову, он снова погрузился в мрачное настроение, охватившее его при известии о триумфальном пребывании сына в Риме.

Когда из Дрепанума, прервав свои дела, связанные с подготовкой к путешествию в Сирию, Палестину и Иерусалим, в Никомедию приехала Елена, Константин не захотел увидеться с ней. Она, однако, вопреки его распоряжению, вошла в личные покои сына, где он сидел, изолировавшись от всех. И стража даже не пыталась остановить ее: ведь повсюду было расклеено постановление о том, что она провозглашается августой. Константин поднял на мать глаза, красные от бессонницы и от слез преданного любимым существом человека.

— Это правда, что ты лишил Криспа титула цезаря Галлии? — гневно вопрошала Елена.

— Да. А как ты об этом узнала?

— От Констанции. Но почему ты не сообщил мне сам, а ждал, пока я не узнаю это из дворцовых сплетен?

— Что сделано, то сделано, — мрачно проговорил Константин. — Какая теперь разница?

— Но почему?

— Потому что мой сын предал меня! — Константин снова закипел гневом, как в тот раз, когда он выслушивал Марцеллина. — Тебе известно, что он поехал в Рим и позволил там устроить себе празднование в свою честь?

— Он меньшего и не заслуживал — после побед тебе же на славу, — Елена смерила его оценивающим взглядом. — Уж не ревнуешь ли ты к собственному сыну?

Вопрос попал в цель или так близко от нее, что заставил Константина задуматься. Он и сам спрашивал себя об этом не раз, лежа бессонными ночами с разрывающимся от страдания сердцем и не зная, как можно залечить эту рану. А более того, он понимал, какую ужасную совершил ошибку, издав свой эдикт, призывающий доносчиков к предательству других людей, однако не мог заставить себя публично признаться в том, что ошибся.

— Допускаю, мама, что Крисп заслуживал триумфа, — наконец проговорил он. — В свое время я бы и сам устроил это чествование — скажем, на десятилетие его цезарства. Но теперь-то зачем он поехал в Рим, как только не с этой целью? И к тому же принес жертвы старым богам.

— Откуда ты знаешь?

— Мне рассказал Марцеллин, а уж он бы врать не стал. Зачем еще Криспу приносить жертву Аполлону, как не затем, чтобы напомнить римлянам о том, что он не христианин, как его отец?