Френк Слотер - Чудо пылающего креста

— Не будет никакого покоя, доминус, пока не будет уничтожен император Лициний и ты один не станешь во главе империи, — сказал Адриан. — У него амбициозный приступ властолюбия — та же болезнь, что погубила всех Других.

— Я старался облегчить участь народа, а не сколачивать огромную армию, чтобы навязывать всем свою волю. Поэтому это будет долгая борьба с большим перевесом на стороне противника, — задумчиво сказал Константин. — Смотри, чтобы в походе лабарум всегда несли впереди.

Старый воин согласно кивнул головой и добавил:

— Я все-таки принесу еще жертвы и Юпитеру с Аполлоном. Нам нужно покровительство всех Богов, которых мы способны убедить прийти к нам на помощь.

Спустя две недели Бассиан в цепях предстал перед Константином в Медиолане. Этот неожиданный арест вызвал в Риме суматоху, и, стремясь спасти свою шкуру, десятки доносчиков явились к Адриану, указывая на других участников заговора с целью убийства Константина и захвата власти над префектурой Италии и Рима в пользу Лициния, который стал бы тогда единственным императором, с Бассианом в качестве его помощника. С высоты своего трона Константин взглянул на преступника, словно это был червяк, которого он собирался раздавить каблуком. Зал для аудиенций оказался заполнен придворной знатью, включая личного управляющего Константина, ибо он хотел, чтобы судьба Бассиана стала уроком для всех.

— Зачитай письма, — приказал он секретарю, избегая прямого обращения к преступнику.

Секретарь развернул свитки, все еще носящие следы восковых печатей Лициния, и стал читать. Письма, хоть и короткие, полностью доказывали вину заключенного и брата его Сенециона, заключавшуюся в разработке плана захвата власти и подкупа армии, как это много раз делалось и раньше, с помощью золота, предоставляемого Лицинием.

— Я принял тебя в свою семью, Бассиан, и сделал тебя цезарем, вторым по рангу после меня самого, — сказал Константин, когда чтение писем закончилось. — Так почему же ты предал меня?

— Империей должны управлять те, чья кровь дает им на это право — сенат и знатные люди. — На тонких губах Бассиана играла легкая усмешка, голос его звучал гордо, даже надменно. — А ты уже и так засорил сенат лицами всех сословий, простолюдинами, не имеющими никаких данных для работы на высоком посту. Я желаю сохранить Рим как столицу империи и власть в руках тех, кому она принадлежит, — мужам, чье благородное происхождение больше всего дает право руководить государством.

— И больше тебе нечего сказать в оправдание своего предательства?

— Не тебе я служу, а Риму. Какое же в этом преступление?

— А вот какое: ты решил, что для государства всегда лучше всего то, что подходит твоим личным интересам, — сурово сказал Константин. — Император Диоклетиан мог бы сохранить власть и славу, принадлежащие единственному августу, однако он предпочел поделиться ими, потому что считал, что империей легче управлять из нескольких столиц. При нем римские границы раздвинулись от реки Тигр в Персии и за пределы Стены Антонина в Британии — и это доказывало его правоту. Величие правителя измеряется не гордостью, Бассиан, или жаждой власти, а состраданием к подданным и желанием облегчить долю народа. Нельзя освободить людей, выковав золотые цепи; плебеи самого низкого сословия гораздо свободнее тебя, фактически скованного узами властолюбия. — Константин кивнул сидящему рядом секретарю. — Занеси в протокол, что заключенный Бассиан приговаривается к обезглавливанию…

— Но ты не имеешь права! — запротестовал Бассиан. — Император Лициний…

— Здесь правлю я, а не Лициний! — обрезал его Константин. — Твой приговор — смерть.

— Тогда дай мне выбрать…

— У предателя выбора нет. Только из уважения к моей сестре я не буду приказывать, чтобы твою голову носили по всей Италии, как голову Максенция по Африке.

Бассиана, бессвязно лепечущего о пощаде, уволокли прочь. Константин повернулся к двери, ведущей в личный его кабинет, и приказал стоящему там охраннику послать за епископом Хосием, а сам встал у окна и долго и глубоко вдыхал свежий воздух.

— Ты нездоров, август? — обеспокоенно спросил вошедший священник.

— Тошно мне, да так, что и телу невмоготу. — Константин повернулся лицом к церковнику. — Помню это ощущение, когда однажды я шел по лесу и на меня вдруг напала ядовитая змея. Меня охватила такая ярость, что я забил эту змею до смерти, сам не соображая, что делаю, но после этого я так ослабел от рвоты, что пришлось посидеть на бревне, пока вернулись силы, чтобы идти дальше.