Бернард Корнуэлл: Языческий лорд

Некоторые стены еще стояли, мрачные опаленные бревна, но центр дома представлял собой просто кучку дымящегося пепла. Датчане налетели быстро, выломали дверь, прирезали Херрика и всех, кто пытался им противостоять, а потом забрали Сигунн и ушли.

— Они знали, что ты будешь в церкви, — сказал я.

— Вот почему они пришли в воскресенье, — закончил эту мысль Ситрик, один из моих воинов.

— И, должно быть, они знали, что тебя в церкви не будет, — сказал Осферт.

— Сколько их было? — спросил я Осферта.

— Сорок или пятьдесят, — терпеливо объяснил он. Я уже задавал этот вопрос дюжину раз.

Датчане не станут устраивать такой набег ради забавы. Полно саксонских домов, до которых им легко добраться со своих земель, но эти люди рискнули заехать далеко вглубь Мерсии. Ради Сигунн? Она была для них никем.

— Они пришли, чтобы убить тебя, господин, — предположил Осферт.

Но датчане сначала выслали бы разведчиков, поговорили бы со странниками, они знали бы, что со мной по меньшей мере двадцать человек.

Я решил не брать эту двадцатку в Тофечестер, чтобы наказать того, кто раньше был моим сыном, потому что воину не нужны двадцать человек для того, чтобы справиться с кучкой священников.

Моего сына и мальчишки было вполне достаточно. Но датчане не знали, что я в Тофечестере, я и сам не знал, что отправлюсь туда, пока не услышал весть о том, что мой проклятый сын станет христианским колдуном.

Но Кнут Ранульфсон рискнул своими людьми в таком далеком и бесцельном набеге, несмотря на опасность столкнуться с моими людьми. У него было больше людей, но все равно он рисковал вляпаться в неприятности, которые вряд ли мог себе позволить, а Кнут Длинный Меч был расчетливым человеком и никогда не стал бы так глупо рисковать. Все это не имело смысла.

— Ты уверен, что это был Кнут Ранульфсон? — спросил я Осферта.

— Они несли его знамя, господин.

— Топор и сломанный крест?

— Да, господин.

— А где отец Кутберт? — спросил я. У меня были священники. Сам я не христианин, но большинство моих людей верили в пригвожденного бога, и в те дни моим священником был Кутберт. Мне он нравился.

Он был сыном каменщика, долговязым и неуклюжим, и женился на освобожденной рабыне со странным именем Мехраса. Она была темнокожей красавицей, захваченной в каких-то таинственных землях далеко на юге, ее привез в Британию работорговец, что умер от удара моего меча, и теперь Мехраса завывала и причитала, что ее муж пропал.

— Почему он не был в церкви? — спросил я Осферта, но тот лишь пожал плечами.

— Брюхатил Мехрасу? — спросил я язвительно.

— Разве не этим он постоянно занимается? — голос Осферта снова звучал неодобрительно.

— Так где же он? — опять спросил я.

— Может, они его забрали? — предположил Ситрик.

— Они скорее убьют священника, чем возьмут его в плен, — произнес я и пошел в сторону сгоревшего дома. Люди копались граблями в пепле, оттаскивая обугленные и дымящиеся деревяшки.

Может, тело Кутберта находится там, черное и сморщенное.

— Расскажи, что ты видел, — снова потребовал я у Осферта.

Он всё терпеливо повторил. Он находился в церкви Фагранфорды, когда услышал крики, доносящиеся из моего дома, лежавшего неподалеку.

Он вышел из церкви и увидел, как дым поднимается в летнее небо, но к тому времени, как он вызвал своих людей и вскочил на коня, налетчики уже ушли.

Он последовал за ними и разглядел их, и был уверен, что среди воинов в темных кольчугах находится Сигунн.

— Она была одета в белое платье, господин, то, которое тебе нравится.

— Но ты не видел отца Кутберта?

— Он носит черное, господин, как и большинство налетчиков, так что я мог его не заметить. Мы не смогли подойти близко. Они скакали со скоростью ветра.

Среди пепла показались кости. Я прошел через бывшую дверь дома, отмеченную обугленными столбами, и почувствовал запах горелой плоти. Я отбросил обугленную балку и увидел в пепле арфу.

Почему она не сгорела? Струны скрючились на черных пеньках, но рама арфы выглядела неповрежденной. Я наклонился, чтобы подобрать ее, и теплое дерево рассыпалось в моей руке.

— Что произошло с Осликом? — спросил я. Он был арфистом, поэтом, который пел в доме песни о войне.

— Его убили, господин, — ответил Осферт.

Мехраса начала причитать громче. Она уставилась на кости, что обнаружились среди пепла.

— Вели ей замолчать, — рявкнул я.

— Это собачьи кости, господин, — человек с граблями поклонился мне.