Бернард Корнуэлл - Языческий лорд

Волосы падали ему на плечи, а борода достигала пояса. Хитрое лицо, подумал я, лицо облаченного полномочиями человека, наверное, он был видным священником, потому что держал тяжелый посох, украшенный сверху серебряным крестом.

Я ничего не ответил, наблюдая за молодежью. Большинство было просто мальчишками или мальчишками, едва превратившимися в мужчин. Их выбритые от лба до макушки головы выделялись своей белизной в сером свете дня.

Теперь из двери выходили и другие старики. Я предположил, что это родители тех мальчишек.

— Лорд Утред, — снова заговорил тот человек.

— Я поговорю с тобой, когда буду готов, — рявкнул я.

— Так не подобает, — ответил он, направив крест в мою сторону как будто с угрозой.

— Прочисть свой мерзкий рот козьей мочой, — сказал я, увидев юношу, за которым пришел, и подтолкнул Молнию вперед.

Двое стариков попытались меня остановить, но Молния лязгнула зубами, и они отшатнулись, отчаянно пытаясь сбежать. От Молнии убегали и вооруженные копьями датчане, а шестеро стариков разлетелись, как соломинки.

Я провел жеребца в толпу молодежи, наклонился в седле и схватил мальчишку за черную одежду. Потянул его вверх, перебросил вниз животом через луку седла и коленями развернул Молнию.

Тогда-то и начались неприятности.

Двое или трое молодых попытались меня остановить. Один потянулся к уздечке Молнии, что было ошибкой с его стороны, серьезной ошибкой. Зубы клацнули, юнец закричал, а я позволил Молнии встать на дыбы и опустить на него копыта.

Я услышал, как тяжелые копыта дробят кости, увидел хлынувшую яркую кровь. Молния, натренированная продолжать движение, чтобы враг не успел подсечь ей задние ноги, тронулась вперед нетвердой походкой, я пришпорил, бросив взгляд на упавшего с окровавленной головой человека.

Еще один глупец схватил меня за правую ногу, пытаясь стащить с седла, я резко опустил руку, и захват исчез. Потом мне попытался бросить вызов человек с длинными седыми волосами.

Он последовал за мной в толпу и прокричал, что я должен отпустить пленника, а потом сделал глупость, замахнувшись тяжелым серебряным крестом на длинном посохе в сторону головы Молнии.

Но Молния была тренированным боевым конем и легко уклонилась, а я нагнулся и схватил посох, выдернув его из рук старика. Но он по-прежнему не сдавался.

Он выплевывал ругательства, схватив Молнию под уздцы и пытаясь оттащить лошадь обратно к толпе юнцов, видимо, предполагая, что они задавят меня числом.

Я поднял посох и с силой ударил. Ударил его нижним концом, как копьем, не заметив, что там был прикреплен металлический шип, вероятно, чтобы крест можно было воткнуть в землю.

Я лишь хотел оглушить напыщенного глупца, но вместо этого посох вошел ему в голову, пробив череп. И окрасил этот мрачный день кровью.

Раздались вопли, которые было слышно и на христианских небесах. Я отпустил посох, и человек в белой рясе, теперь покрытой красными пятнами, стоял, раскачиваясь, открывая и закрывая рот и тараща глаза, с христианским крестом, вздымающимся из головы в небо. Его длинные белые волосы стали красными, а потом он упал.

Просто упал, мертвее некуда. Кто-то крикнул:

— Аббат!

И я пришпорил Молнию, которая скакнула вперед, рассеивая остальных юнцов и покидая их вопящих матерей.

Перекинутый через мое седло человек пытался сопротивляться, и я стукнул его посильнее по затылку, когда мы выбрались из толпы на пустую улицу.

Человек на моем седле был моим сыном. Старшим сыном. Это был Утред, сын Утреда, и я прискакал из Лундена слишком поздно, чтобы помешать ему стать священником.

Странствующим священником, одним из тех длинноволосых и длиннобородых священников с безумными глазами, что дурили простофиль, выманивая у них серебро в обмен на благословение, как сообщил мне сын о своем решении.

— Весь христианский мир возрадуется, — сказал он, искоса взглянув на меня.

— Возрадуется чему? — спросил я.

— Что твой сын станет священником! Через два дня, как я слышал, в Тофечестере.

Вот чем занимались христиане в своей церкви, благословляли своих колдунов на то, чтобы превратить мальчишек в священников в черных одеждах, которые будут распространять эти помои по миру, и мой сын, мой старший сын, теперь стал проклятым христианским священником, и я снова его ударил.

— Ублюдок, — прорычал я, — трусливый ублюдок. Мелкий кретин с предательской душонкой.

— Отец… — начал он.

— Я тебе не отец, — рявкнул я.