Гаджимурад Гасанов - Зайнаб

К тому времени, когда мачеха пригнала с пастбища гурт барашек, Мериям коров уже привязала к своим стойлам, накормила, загнала в курятник кур, еще раз с метлой прошлась по всему дому, с родника чайниками принесла воды, заполнила кувшины, затопила печку и связала тринадцатый ряд узлов на снованном ковре.

Как только Али услышал сварливые голоса матери, раздающие во дворе, побежал к ней ябедничать.

Мачеха, начиная со двора, тамбура дома оценивающим взором разглядела все. Увидела, что все чисто прибрано, и узлы завязаны на ковре ровными рядами, экономя нитки, и печка весело гудит, хотя во дворе, предусмотрительно заглядывая в окно, сын долго шушукался с ней, она не нашла причины, придраться к падчерице. А когда она спустилась в кладовку и увидела, что кукурузные початки не вычищены от шелухи, подняла такой скандал, было наговорено Мериям столько гадостей, что та все это не выдержала и со слезами на глазах легла на пол и навзрыд заплакала.

— Сколько можно, — запричитала девочка, — сколько можно надо мной издеваться и мною понукать. Я же вам не рабочая лошадка.

Мачеха выдержала паузу и вдруг выпалила:

— Пока я готовлю ужин, попробуй в кладовке все не сделай так, как я наказала, крапива, тогда увидишь, что я с тобой сделаю.

Али, выглядывая из-за спины матери, показал Мериям язык. Мериям поняла, откуда исходит источник всех ее бед. Поклялась в душе, жестоко отомстить ябеде.

Мериям в кладовке, сидя на ящике, подстеленной овчиной, вычищала кукурузные початки от шелухи. Вдруг она наткнулась на журнал с цветными фотографиями красивых женщин, киноактрис, когда спрятанный ею в комоде кладовки от мачехи и брата. Она так увлеклась разглядыванием звезд телеэкран, что не заметила, как туда тихо пробралась мачеха. Та из-за спины девочки сделала попытку вырвать журнал. Но не сумела. Мериям намертво вцепилась в журнал и не отпускала.

— Выпусти журнал, гадина! — просвистела мачеха.

— Нет, журнал мой, он мне папа подарил! — за журнал ухватилась обеими руками, прижала его к груди и животом легла на пол.

— Я сказала, ты отдашь журнал, крапива!

— Журнала не получишь, мачеха!

— Так?

— Да, так!

Мачеха всем грузом навалилась на девочку, придавила к земле, вырвала журнал из ее рук и разорвала на куски.

Когда увидела такой вандализм, Мериям стало до такой степени обидно, она так горько заплакала, что даже испугался Али, который стал свидетелем всего этого. Мериям встала, вытолкнула из проема дверей Али, выбежала во двор к Тарзану, обняла его за шею и безутешно заплакала.

— Папа, мой милый папа, зачем ты оставил меня с этими шакалами, а сам уехал, — запричитала Мериям. — Они ни днем, ни ночью мне покоя не дают. Сами ничего не делают, сидят, едят самое вкусное и жиреют. Мачеха мне дает только черствый хлеб с айраном. Что мать, что сын меня ненавидят, как змею. От того, что я иногда от них защищаюсь, мне дали кличку «крапива». Что им плохого я сделала? Бьют, ненавидят за то, что с утра до глубокой ночи на них ишачу? Папочка, родной мой, милый, скорей приезжай и забирай меня отсюда! Я умоляю, заклинаю тебя!.. Забирай меня, куда хочешь, только увези меня с Тарзаном от этих ползучих тварей подальше, хоть к собакам, хоть к гиенам, только здесь нас больше не оставляй…

Вдруг из-за высокой горы с востока выглянула луна. Тарзан взглянул на луну и забеспокоился. Он высоко поднял морду над плечом Мериям и завыл. Завыл так, что вдруг в селении замолкли все звуки, замолчали собаки, даже притих ветерок, беспощадно хлещущий ветвями яблони по стене дома, растущий рядом с ним. Долго выли Мериам с Тарзаном, лежа вобнимку во дворе, глядя на луну, бесстрастные звезды. Она даже не успела заметить, как остывает ее тело, как поднимется температура, как мурашки по нему бегают.

Когда она очнулась из бредовых мыслей, вдруг почувствовала, как горит ее лицо красным пламенем, как болит тело, как будто оно проколото тысячью иголками, перед глазами вертелись черные круги. Она не чувствовала ни рук, ни ног, они ее не слушались.

Она на локтях и животе поползла в сторону тамбура. Долго выбиралась по лестнице наверх, в коридор. Заползла в тавлинский тулуп, завернулась в него, вдруг помутился разум, ее затошнило, она упала в темную пропасть…

В этой семье не нашелся ни один живой человек, который сжалился над этим бедным существом, поинтересовался, где она, что с ней случилось. Она в беспамятстве лежала на тулупе, перегорала, как свеча, в это время из спальни мачехи слышен был ее надсадный храп, а во дворе на цепи рвался и жалобно скулил Тарзан…